Адвокат вольного города.12 - Тимофей Кулабухов

Нельзя думать, что существует единый метод работы с проблемами и проблемными людьми.

Люди разные. Ситуации разные.

Англичане, допустим, без сомнений, ублюдки. Они напали на меня лично и на каганат без колебаний и сейчас выжимают из меня торговые привилегии, гарантии безопасности их подданным и вообще выходят из воды сухими.

Однако надо помнить, что англичане — это политики-старички. Они в этой жизни всё видели и всё понимают. Их ничем нельзя удивить и с высоты своего тысячелетнего опыта они готовы к самым разным вариантам развития событий.

От того, чтобы выбомбить каганат в каменное крошево и вырезать (а концентрационные лагеря изобрели именно англичане, когда воевали с бурами) население и до того, что меня и Юбу будут чествовать в Букингемском дворце и вручат усыпанный бриллиантами орден.

У Англии нет постоянных друзей, у Англии есть постоянные интересы.

Ногайцы — это просто разобщённый народ, который привык воевать, но завтра, когда ситуаций качнётся, они так же и перестанут это делать.

А инквизиторы — фанатики. После некоторого общения со стариком Никосием я был в этом уверен. Прибавим к этому то, что они положили об меня и каганат несколько десятков своих бойцов и даже не удивились.

Фанатик — это человек, который вперился в какую-то идею, будь то религия или то, какой стороной ножа разбивать яйцо, они будут ставить эту идею на вершину своей идеологии.

И их нельзя подкупить, убедить (потому что разумные доводы против них бессильны) или запугать. Поскольку свою «идею» они ценят дороже собственной жизни, то это побеждает страх.

Круто, конечно, но как их победить?

В моем случае я выбивал из-под них статус секретности.

После опубликования десятка разоблачительных материалов я направлю самым одиозным (как покажет практика) журналистам личные дела инквизиторов. Копии, само собой.

И пусть их тоже опубликуют. Родина должна знать своих героев. Так они станут печально знамениты и за ними будут охотиться папарацци.

Они не откажутся от своих идей, но работать тайно уже не смогут. Да и расследование по мне волей-неволей свернут, им будет не до того.

К тому же среди папок с документами есть некоторые, которые сильно разозлят правителей, в том числе и Кречета. То, как беспардонно действовали инквизиторы на его территории, ему не понравится. Станут ли после этого инквизиторы изгоями?

Пребывание в пригороде Будапешта превратилось для меня и моих спутников в первый за много-много дней отпуск.

Они жили в отдельных номерах, каждый в своём, бойко общались с местными девицами, которыми были барышнями вполне пристойной профессии, кухарками и официантками и за эти несколько дней между ними завязались отношения.

Я же познакомился с земляком, русским из Воронежа.

— Здарова, Виктор Саныч.

— И тебе привет, Аркадий Ефимыч. Что привело ко мне? — пилот сидел в дальнем углу заведения и вожделенно созерцал маленькую котлетку с большой рюмкой водки.

— Слушай, среди бесконечных рассуждений Венкеля, я услышал про тебя. Что у твоего «Фторка», самолёта, полетел двигатель.

Виктор покорно кивнул и нетерпеливо посмотрел на водку. Видимо, мой разговор его отвлекал.

— И ждать новый — самое малое четыре недели.

— Слушай, земеля, что за вопросы? — раздражённо заворчал Виктор. — Ну да, поломался, застрял. Мой заказ перехватили пара немцев, так что покупатель меня не покарает. Но сижу без денег и хочу выпить со скуки. Ты против?

— Не против, но пойдём мой аппарат покажу.

Виктор всё-таки подхватил водку и уже на открытом воздухе и возле самолёта всё равно опрокинул рюмку.

— Аркадий Ефимович, я его сто раз видел. Тут все его видели. Самолёт как самолёт, разве что окраска дурацкая.

— Скажи, а ты такой сможешь в воздух поднять?

— Ты сейчас хвалишься? Смогу, конечно. Двигатели мощные, на таких и дурак взлетит. Без обид, ладно?

— Без обид. Я чего спрашиваю? Получается, что ты сидишь в гавани на бобах, такой самолёт поднять сможешь, а мне как раз нужен пилот.

— Я не нанимаюсь на работу.

— А я не ищу постоянного работника. Понимаю, что ты вольный странник. Мне просто нужна разовая помощь, долететь до каганата. А там есть опытный лётчик.

— Ты же сам пилот? — не понял Виктор.

— Ну да, но опыт у меня не очень. Это же я чуть на разбился, пока садился сюда.

— Опыт надо подтянуть, но сел раз, сядешь снова.

— Все так говорят. А я хочел бы нанять тебя, не на работу, нет. Чтобы ты порулил машиной до каганата.

— В один конец?

— Получается, что так.

— А как я от твоего этого… каганата выберусь?

— У меня там бывают пилоты и летают самолеты. Договоримся с тем, чтобы кто-то «подвёз».

— Не бывает. Я про такой аэропорт не слышал.

— Ну, в крайнем случае, я тебя магией переброшу в Кустовой, оттуда есть поезда до Москвы, а дальше куда угодно. Я за всё плачу.

— Ну… Проблем с законами у меня нет, на поезде тысячу лет не ездил, дома не был. Сколько платишь?

— А сколько надо, чтобы ты был рад лететь?

— Две тысячи гони и полетели… только утром, сейчас я планирую выпить.

— Спешки нет, мы пока не летим.

— Чего так?

— Оформление борта идёт. Бюрократия, ещё пара дней. Но ты же никуда не спешишь?

— Сам видишь, куда я полечу? Тогда давай аванс и договорились.

…

Я присматривал за Виктором.

Мы ужинали, вкушали местную кухню, я слушал миллионную историю Венкеля, который ухитрялся никогда не повторяться, я прикидывал, кому мне отправить документы, которых оставалось ещё много, когда мобилет зазвонил.

— Аркадий-джан, ну всё, договорились, оплату отправили, договор с тем чёртовым паяцем подписали.

— Ээээ. Чен-брат, ты?

— А у тебя кто-то ещё выкупает угнанный самолёт?

— Нет, просто слышимость плохая. Так что, он согласен?

— В самолёте есть его личные вещи, в ящике.

— Да, я видел, там какие-то фотографии и одежда.

— Надеюсь, ты ничего не выкидывал, босс?

— С чего бы это? Лежит в кабине, в железном боксе. А что с ними?

— Утром Джованни ди Карло ди Мантичелло прилетит к тебе на самолёте с купчей и документами на самолёт.

— Ого! Жду его с первыми лучами зари с хлебом и солью.

— Не спеши, он сегодня бухает как конь, прилетит как проспится, к вечеру. Мы же уже оплату отправили.

— Сколько вышло?

— Тридцать шесть семьсот