Прятки в облаках - Тата Алатова

стиснула руки, чтобы они меньше дрожали. Но внутри все переворачивалось и рушилось, и поверить в Бесполезняк и Лерину никак не получалось.

Глупость, глупость, глупость.

У них нет никакой причины!

Захотелось вдруг впасть в кому и проснуться через год, когда уже все закончится.

Захотелось бежать из универа.

Захотелось найти Вечного Стража и вытрясти из него все, что он узнал.

Захотелось вцепиться Дине в волосы, разбить ей нос или хотя бы просто взмолиться: за что? почему? что я вам сделала?

Но Маша не впадала в кому и никуда не бежала. Она смотрела прямо на Дымова, на его худое лицо, на неподвижность его черт, на тени в его глазах, и дышала, дышала.

Глубоко дышала, правильно.

Она не одна. Пусть это странное утешение, но она не одна.

Зазвонил ее телефон, и Дымов, который так и держал его, машинально ответил на звонок:

— Алло?

Сейчас он был в своем настоящем облике на случай, если кто-нибудь сюда заглянет. Как объяснить, что в преподавательском кабинете в воскресный день находятся две студентки?

И его «алло» вышло мужским.

Маша подалась к нему, чтобы услышать, кто и зачем звонит.

— А Машу можно? — растерянно спросили в трубке.

— А, — Дымов недоуменно посмотрел на экран, прочитал слово «мама» и ответил, явно находясь в каком-то другом измерении: — Конечно, Лариса Алексеевна, минутку.

— Стойте! — требовательно приказала мама. — А с кем, собственно, я имею честь?

— Циркуль, — ответил он также рассеянно, и Маше пришлось ущипнуть его за локоть. Он хлопнул глазами, вернулся в реальность, снова взглянул на телефон и нахмурился: — То есть, здравствуйте, это Дымов, мы готовимся с Марией к конференции.

— В воскресенье? И при этом отвечаете на ее звонки?

— Телефоны перепутались.

— Кгхм. И с каких пор моя дочь интересуется лингвистикой? Разве она не грезит черчением?

— Мария очень разносторонняя студентка.

— Ну да, ну да. И как вы только позволили, хотела бы я знать, чтобы ее прямо на вашем занятии превратили в паука? У вас проблемы с организацией учебного процесса?

— Мама! — не выдержала Маша и выхватила трубку. — Ну что ты пристала к человеку?

— Он не просто человек, Маруся, он ответственное лицо, как минимум за то, что происходит в его аудитории.

— А ты зачем звонишь-то, мам?

— Я вот все думаю, может, тебе проклясть Сахарова? Нельзя же оставить безнаказанным эту нелепость с пауком. У меня есть парочка очень симпатичных проверенных проклятий, я тебе пришлю их на почту.

— О господи.

— В общем, ты подумай, Маруся. И никогда, слышишь, никогда-никогда не подставляй вторую щеку!

— Хорошо, мам, я подумаю, — пообещала Маша, лишь бы быстрее закончить разговор.

Распрощавшись, она покосилась на зеркало, в котором лицо Лизы теперь сменялось незнакомыми женскими лицами.

— И что теперь?

— Теперь, — Дымов тоже покосился на эту чехарду, — мы дождемся, пока этот процесс закончится, я снова вернусь в Лизу и мы пойдем выпить.

— Точно, Анька же запланировала бар для одиночек, — вспомнила Маша. — И кого вы будете там кадрить, уважаемый Лиза Сергеевич?

— Вот что, Маша, — он снова ушел в режим глубокой задумчивости, — давайте-ка пока держаться подальше от Ивана Иваныча.

— Да вы что! — ахнула она. — Он же моя единственная надежда на защиту!

— Неужели, — сухо произнес Дымов.

— Ну, в смысле…

— Ну, в смысле, Рябова, — прикрикнул он, — Вечный Страж — это помесь призрака с мумией. Как вы думаете, чего будет стоить ваша безопасность, если у него появится возможность вернуться назад и прожить свою жизнь заново?

Еще немного глубоко подышав, Маша подавила новый приступ паники и обратилась к рассудку. Она же умела была рассудительной. Это ее основное достоинство.

— Сергей Сергеевич, отдел научной фантастики этажом выше, — укоризненно ответила она. — Вы делаете слишком поспешные выводы из минимума информации.

— И все же мне не хотелось бы рисковать. Может, нам сначала поговорить с Ариной Глуховой? Вдруг она заплуталась во времени при Дине и сказала что-то про вас?

— Да, с Ариной надо поговорить, — согласилась Маша. — Только где она сейчас?

— В больнице. Я узнаю подробности, и мы к ней съездим.

— Хорошо.

— Хорошо. Я рад, что вы перестали на меня сердиться.

— Я вовсе не…

— Ну конечно.

— Я вчера вообще на всех злилась, — призналась она неохотно, отгоняя воспоминание о том, как ректорша и Дымов шептались в дверном проеме, — и до сих пор злюсь, но теперь только на Костика.

— Ну, Маша, — хмыкнул он, — какой смысл злиться на влюбленного мальчишку?

— На которого? — не поняла она. — С чего вдруг мы сейчас заговорили о каком-то мальчишке… О. О-о-о! Вы про нашего Костика?

Дымов смотрел на нее с видом умудренного годами старца, на глазах которого глупый ребенок осваивал науку прямохождения.

И нечего так кичиться своей взрослостью! Это Маша, между прочим, придумала поискать код для артефакта в работах Михайло-основателя, и кто ее за это похвалил? Никто.

Да еще вдруг выяснилось, что на нее объявили охоту приличная старушка и тщеславная кокетка, которые и мухи никогда не обидели. А вдруг это Маша — главное зло? Можно ли быть главным злом и даже не знать об этом?

Если она ничего плохого не сделала в прошлом, значит, сделает в будущем?

— Машенька, — произнес Дымов с необыкновенным теплом, — неужели вы и сами не видите, что ваш брат до одури влюблен в Нежную?

Она нервно рассмеялась:

— Сергей Сергеевич, да откуда такие фантазии! Она же препод, она же Димкина ровесница, у них же одиннадцать лет разницы.

— И? — прищурился он.

— Ну, это глупо, — попыталась объяснить она, — совершенно бессмысленно. Да они даже не поймут друг друга — разрыв поколений и все такое. И вообще, какой прок влюбляться в того, кто вам не достанется?

— А какой прок влюбляться в бабника Грекова?

У Маши сердце укатилось в прятки. Да что же это такое, да как он вообще смеет!

— Не ваше дело, — огрызнулась она, отворачиваясь.

— Не мое, простите, — тут же согласился с ней Дымов, чем рассердил Машу еще больше.

— И про Костика вы все придумали! — запальчиво воскликнула она.

— И про Костика