Рокировка - Василий Анатольевич Криптонов

я. — Ты сам так решил.

— Но мне кажется, что всё это как-то… неправильно. Ты точно действуешь в согласии с… — Борис показал пальцем вверх.

— А откуда, по-твоему, я взял эти амулеты? — вздохнул я. — Снял с трупа Витмана?

— Знаешь, я уже ничему не удивлюсь…

— Ну, даже если и так, заднюю врубать — поздно, — усмехнулся я. — Обед принесу через час. А пока ложись в постель и отдыхай.

— Да я уже устал отдыхать…

— Ну тогда ложись и поработай! — повысил я голос. — Можешь поотжиматься от пола, если делать совсем нечего. Надя зайдёт ближе к ночи. Вопросы?

— Нет, — буркнул великий князь.

— Вот и договорились, — кивнул я. И, сняв глушилку, начал переодеваться в домашнее.

* * *

Не успел я войти в столовую, как появился швейцар и сообщил, что мне передали конверт из дворца. Я, стоя в прихожей, вскрыл его и достал очередную безликую служебную записку, завизированную генералом Милорадовым. Мне предписывалось в кратчайшие сроки после получения записки прибыть для допроса.

На этот раз ничем, кроме формальности, этот вызов объяснить было нельзя. Эффект неожиданности безнадёжно утрачен, мы с Надей могли тысячу раз договориться обо всех показаниях. Значит, просто формальность.

Ну, либо кое-кто из дворца очень хочет, чтобы меня взяли на допрос. Тоже весьма похоже на правду…

— Ну нет, — сказал я, сложив письмо вдвое. — Пока не пообедаю — никуда не поеду!

— Обед на столе, ваше сиятельство, — сказала Китти, высунувшись из дверей столовой.

— Что там опять такое, Костя? — донёсся с верху лестницы мощный голос деда.

Дед, несмотря на все треволнения последних дней, помирать категорически передумал. Напротив, был настолько бодр и энергичен, что вокруг него, казалось, электризовался воздух. Подойдёшь ближе — и волосы на голове начинают шевелиться.

Разумеется, снятие проклятия белых магов не могло не повлиять и на деда. В его энергетические контуры потоками хлестала магия.

— На допрос вызывают, — откликнулся я. — По поводу великого князя.

Дед быстро, но не теряя достоинства, спустился ко мне. Попросил бумагу, пробежался взглядом по строчкам. Поджал губы.

— Право же, это напоминает неуважение, — сказал он.

— Думаешь? — изобразил я искренний интерес к поднятой теме.

— Сначала — Надя, теперь — ты. Как будто бы они подозревают Барятинских в чём-то!

В голосе деда звучало искреннее возмущение.

— Действительно, — поддакнул я, — какое неуважение — заподозрить, будто Барятинские могут иметь отношение к похищению великого князя!

Вздрогнув, дед окатил меня яростным взглядом и протянул бумагу обратно.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Костя.

— Тоже очень на это надеюсь, — вздохнул я и пошёл в столовую.

Предвкушал минут десять-пятнадцать покоя, совмещённые с восполнением сил организма. Однако день сегодня явно был про другое.

Для начала передо мной крутилась Китти. Так-то пусть бы себе крутилась, не жалко. Но она настолько явно ждала от меня реакции (вполне определённой), что аппетит начал пропадать вопреки здравому смыслу и возмущающемуся желудку.

Волевым усилием я заставил себя сосредоточиться на супе. Зачерпнул его ложкой, поднёс ко рту, и тут случилось нечто такое, чего не ждал никто. В особенности не ждал я.

Сначала я почувствовал жжение на груди. Такое сильное, что даже испугался. Потому что так жемчужина смогла бы раскалиться, только если бы я, безумно хихикая, начал резать грудных младенцев на глазах их матерей.

Я начал ронять ложку. Да, обычно «уронить» — это быстро, но на сей раз ложка взорвалась быстрее, чем упала.

Ложка. Взорвалась. На лету.

Миг спустя взорвалась тарелка. По столешнице, сжирая скатерть, пробежало пламя. Меня окатило супом — к счастью, большая часть попала на одежду, к тому же суп успел немного остыть, пока мы с дедом болтали в гостиной.

В уши, оглушённые взрывом, ворвался довеском визг Китти.

Я вскочил, опрокинув стул. Застыл, ничего не понимая, чувствуя только, что опасности как будто нет.

— Что происходит? В чём дело⁈ — ворвался в столовую дед.

Я ничем не мог его порадовать, вопросы у меня были те же.

— Суп… взорвался… — пролепетала Китти, которую тоже забрызгало.

Взорвался, к слову, не только суп. Второе, в полной солидарности с ним, разлетелось по всей столовой. Кусок бифштекса упал Китти на голову, но Китти этого даже не замечала.

— Боже мой, это что, взрыв? — прибежала Нина. Она была в белом свадебном платье с подоткнутым подолом — видимо, шла очередная примерка. — Кто-нибудь пострадал?

Первую же внятную мысль, которая пришла мне в голову, я воспринял, как руководство к действию.

Развернулся и выбежал из столовой, взлетел по лестнице, на ходу вытаскивая ключи из кармана перепачканными в супе руками.

Взрыв… Взрыв! Взрыв, который никого не убивает, может преследовать лишь одну цель — отвлечь внимание. А зачем и от чего отвлекать наше внимание в нашем доме сейчас?

Причина была лишь одна.

— Костя, что это было? — выскочила из своей комнаты Надя. — Что с тобой? Ты ранен?

— Скройся, — коротко бросил я.

Надя ахнула — так я с нею ещё никогда не разговаривал — но отступила на шаг и замерла в ожидании.

Если в комнате я обнаружу то, что думаю, Надя мне рядом уж точно не нужна. Она — хороший помощник, но — белый маг. А в схватке с Локонте или его подельниками потребуется самая чёрная магия во вселенной, и я смогу это предоставить. Главное, чтобы дед или Нина, или та же Надя вспомнили мои инструкции и немедленно позвонили Витману.

Ключ вонзился в замочную скважину, дважды быстро провернулся. Я распахнул дверь и переступил порог.

Глава 27

Очень трудный день

Я стоял у себя в комнате, тяжело дыша, сжимая кулаки, и чувствовал себя идиотом.

— Одиннадцать, — пропыхтел Борис. — Двена… Нет, одиннадцать.

С этими словами он рухнул на пол, закончив с отжиманиями. Переместился к кровати, сел, прислонившись к ней спиной, и только сейчас увидел меня.

— Костя? — удивился он. — Что случилось? Ты пролил на себя суп?

Не сказав ни слова в ответ, я вышел в коридор и запер дверь.

Какого чёрта⁈ Что это всё вообще было⁈

— Костя, ты можешь мне хоть что-то объяснить? — попросила Надя дрожащим голосом.

— Нет, — искренне ответил я и пошёл обратно вниз.

На середине лестницы у меня в голове закопошилась догадка. У подножия лестницы она оформилась окончательно. Я опустил взгляд на свою рубашку и увидел чёрное пятно. Дёрнул в стороны края — пуговицы полетели в разные стороны.

Жемчужина была в полном порядке, в том самом виде, в котором её оставила Клавдия после нашей последней встречи. А вот амулета, о котором я уже сто лет как думать забыл, не было. От него остался лишь обугленный шнурок.

— Да чтоб тебя! — простонал я и решительно вошёл в столовую. Рявкнул: — Китти!

Китти как раз собирала осколки. Дед и Нина были тут же, обсуждали произошедшее, изумлённо размахивая руками. Набежала и прочая прислуга, которая обитала у нас в доме, большую часть этих людей я даже по именам назвать не мог. Не потому, что был высокомерным снобом, а потому, что жил очень насыщенной жизнью и редко появлялся здесь.

Китти, услышав мой оклик, выпрямилась. В правой руке она держала совок, в левой метёлку. Взгляд её был незамутнённо-искренним, она недоумевала, что произошло, и полагала нас с ней одинаково потерпевшими.

— Что ты подлила мне в суп? — спросил я.

В любой другой ситуации Китти наверняка сумела бы достоверно отбрехаться. Но пережитый стресс пробил её ментальную защиту.

Китти вздрогнула, и глаза её забегали.

— Что-о-о⁈ — пророкотал дед. И мне показалось, что над поместьем начали собираться грозовые тучи.

— Вон отсюда все! — рявкнул я.

Прислугу как ветром сдуло.

Остались только я, Китти, дед, Нина. Да ещё подбежала Надя. Почувствовав, что происходит нечто важное, она закрыла дверь в столовую и, единственная из присутствующих, догадалась поставить глушилку.

— Что. Ты. Подлила. В мой. Суп? — повторил я, шагнув ближе к Китти. — Даже не пытайся думать, будто сможешь от меня это утаить. Если тебе поставили блокировку и сказали, что ты умрёшь, если расскажешь — так и скажи.

— Ка-акую б-блокировку? — пролепетала Китти. — Кто поставил⁈

— Я не знаю, как он тебе представился. Он мог хоть в виде мамы твоей явиться — не важно. Когда ты его встретила? Что он тебе сказал?

— Я ничего не понимаю! — Глаза Китти наполнились слезами.

— Слушай… — Я сорвал с шеи опалённый шнурок