Мертвые берут наличными - Марина Сергеевна Комарова

— Это ты сделал с ней, да? Ты заставил ее рисовать это снова и снова? Ты думаешь, тебя накормит ее страх?

Смех стал громче. Потолок скрипнул, будто кто-то полз по нему сверху.

— Так вот что, мы — не еда. И ты пойдешь туда, откуда пришел.

В этот момент зеркало мигнуло, и внутри появился контур фигуры, будто нарисованной черным дымом. Он пытался вырваться, но линии рисунка зажали его, как когти. Лист начал трещать, но не рвался. Он светился изнутри. Дух девочки держал.

И тогда Геджин начал читать вслух странные и ломкие фразы на корейском, но древнем и незнакомом. Не мантра, а почти угроза.

— Бей в зеркало! — крикнул он. — Сейчас!

Джувон схватил амулет с пеплом, швырнул его прямо в центр зеркала.

Вспышка. Вонь. Крик. А потом — тишина.

Зеркало больше не пульсировало. Рисунок выгорел почти до края, но остался. В центре — пустое пятно. Как клеймо.

— Оно в ловушке, — выдохнул Геджин. — Но это только начало.

Он посмотрел на Джувона. Тот был бледен. Лоб блестел от пота. Но парень держался.

— Мы только что заперли жажду. Теперь надо выяснить, кто ее настраивал. Кто кормил. И кто открыл дверь.

И снова повисла тишина. Нервная и какая-то электрическая.

Енчжу подошел, молча положил руку на плечо Джувону.

— Жив. Это главное.

— Пока что, — пробормотал тот.

Откуда-то из угла донесся еле слышный детский смех. Но он был не злой. В нем слышалось… облегчение.

Сонми исчезла, а рисунок остался. И дверь в иной мир, возможно, еще приоткрыта. Ендон тоже исчез, перед этим знаком показав, что с ним все в порядке. Геджин посмотрел на обоих и проворчал:

— Отдыхайте, я за пивом. Нервы надо лечить.

* * *

Часы пробили полночь. Стол в доме Геджина был завален бумагами, камнями, пеплом и рисунками. Воздух дрожал от ладанных спиралей и перенасыщенной концентрации соли в воздухе. В центре лежал рисунок Сонми. Тот самый. Но теперь в нем было что-то не так.

— Он начал меняться, — тихо сказал Джувон, глядя на бумагу.

На старом потрепанном листе, где раньше зиял черный круг «глотки», теперь проступило лицо. Или то, что пыталось им быть. Лицо без глаз и без рта. Только очертания и пустота вместо выражения. Линии были детские, но от этого становилось только страшнее.

Енчжу посмотрел через плечо Джувона и нахмурился:

— Это оно?

— Это… его, назовем так, маска. — Геджин потер висок. — Мокхвагви боится быть увиденным. Он может видеть сам, но не хочет, чтобы его видели. Это символическая ловушка. Ребенок показал его «лицо», а значит, нашел точку слабости.

— Оно нарисовано рукой мертвой девочки, — прошептал Джувон. — И вы хотите, чтобы я поверил, что она не понимает, что делает?

— Она понимает, — сухо отозвался Геджин. — Лучше нас. Умершие дети вообще все понимают слишком хорошо.

Джувон сделал глоток пива. Холодненькое. А к нему еще и кальмар. Дед сегодня щедрый.

— Лицо — это приглашение, — сказал Геджин. — Мокхвагви его примет. Подумай сам. Его зовет образ жертвы, его ведет запах боли и страха. А теперь образ того, кто его боится, но готов встретиться. Это вызов. И приглашение. Мы зафиксируем его в зеркале, но сначала он должен прийти сам.

— А если не сработает? — спросил Енчжу.

— Тогда он уйдет. Или сожрет кого-то. Так бывает.

Молчание. Джувон вытер ладони о штаны. В висках стучало.

— Хорошо, — сказал он. — Значит, делаем. Но… как мы попадем в детдом? Они не обрадуются визиту экзорцистов с зеркалом и детскими рисунками.

Геджин откинулся назад, уставился в потолок.

— Я мог бы сказать, что знаю, как проникнуть в здание, но это будет ложью. Я стар. Лезть через окна — не мое. Но у нас есть вариант.

Он посмотрел на Енчжу:

— Доктор, ты у нас почти медийное лицо. Ну, в том смысле, что у тебя связи с благотворительными организациями. Придумай что-нибудь еще. Медосмотр, ночной скрининг с участием независимых волонтеров. Главное — легальное прикрытие. Пусть кто-то поддержит. Потому что просто волонтеров в комнату не позовут. А вот если за ними будет кто-то посерьезнее…

Енчжу покачал головой, но уже доставал телефон:

— Ненавижу подделывать бумаги. К тому же до этого документы нам раздобыли вы.

— Ну, а теперь поработайте головой сами.

— Я плохой подделыватель бумаг.

— Зато ты идеальный образец спасителя уязвимых детей. Пока ты и орава людей в белых халатах осматривают детей, мы с Джувоном устанавливаем ловушку в изоляционной.

— Вы с ума сошли, — пробормотал Джувон. — Мокхвагви почувствует, что…

— Вот почему это случится ночью, — отрезал Геджин. — В полнолуние. В полнолуние тоньше грань. Проще заманить. И труднее ему уйти. Не переживай, мне главное проникнуть в комнату. Я оставлю там некие милые вещицы, благодаря которым мы сможем пройти ночью.

— А днем? Там замок!

— Сейчас замки такие хлипкие, птенец, — невинно сказал Геджин, и Енчжу подавился пивом.

— Вы и это умеете?

Геджин сделал вид, что вытащил небольшой ящичек и щелкнул замком. Внутри лежал кусок старой черной ткани, свернутый, как молитвенная повязка. На ней был вышит золотой символ, напоминающий одновременно змею и бесконечную спираль.

— Это? — спросил Енчжу.

— Это якорь. Я держал им дух своей матери в тот год, когда она хотела снова умереть, — ответил Геджин с невозмутимым лицом. — Он работает. Но только если вы не слабаки.

— Отлично, мы трое справимся. Врач, таролог и сумасшедший дед с артефактами, — пробурчал Джувон. — Идем на бой с демоном, который ест детей.

— Не ест, — поправил Геджин. — Он глотает их голоса, запирает их в себе. И мокхвагви не демон, не выдумывай.

На некоторое время все замолчали. За окном зашумел ветер, и лампочка замигала. Где-то далеко завыла собака. Хотя, возможно… совсем не собака.

Джувон медленно вздохнул:

— Значит, ночь. Значит, детдом. Значит… ловушка с лицом. Хорошо. Только у меня один вопрос.

— Какой?

— Когда все это кончится?

Геджин усмехнулся, не глядя на него:

— Когда исчезнут последние призраки. А значит — никогда. — Он встал, отряхивая колени, и добавил: — Завтра готовим все. Зеркало, ткань, пепел, карандаш — пригодится. Нам нужен каждый грамм всего того, что может сработать. А потом… встречаем монстра! Готовьтесь,