Смотритель - Олег Васильевич Северюхин

сто тысяч километров, приказ выполнил в точности, вывалив профессора из пассажирской кабины. После того, как профессора не стало, самолет полетел ровнее и быстрее.

— Профессор с возу, самолету легче, — подумал пилот и запел свою любимую песню, которую он пел всегда, когда выполнял важное задание, — а кабину я помою потом с мылом.

Звуки песни Широка страна моя родная, много в ней лесов, полей и рек привлекли внимание жителей деревни, собравшихся около невиданного человека, от которого пахло так же, как от далай-ламы утром, но совершенно не удивили подошедших Екатерину и Марию.

— А, это вы, — вместо приветствия сказал профессор, — мне нужен душ и комната для отдыха.

Савандорж подхватил саквояж профессора, и все вместе пошли к хоромам мадам Лохонг.

Вместо душа профессору принесли медный таз с тепленькой водой и грязное полотенце, которым он и утирался, морщась от брезгливости, совершенно не понимая, что на такой высоте и в таких условиях выживают только тибетцы, а все микробы и прочие вирусы стараются всеми правдами и неправдами сбежать из этих мест. И даже сейчас сидевшие на профессоре микробы были шокированы пустынностью этих мест и прокляли свою долю и решение жить вместе с этим чистюлей, который даже днем ходил в белом халате.

Перед тем как помыться, профессор вышел на задний двор и увидел две застывшие фигуры, смотрящие друг на друга.

Плюнув себе под ноги, профессор вернулся в дом.

Через полчаса профессор в белом халате, белых армейских кальсонах с костяными пуговичками светло-желтого цвета вышел в холл, если так можно было назвать общее помещение с земляным полом, посредине которого был каменный очаг, на котором стоял котел с каким-то варевом, прикрытый деревянной дощатой крышкой и деревянной ручкой.

Профессор был серьезен и внешне напоминал раннего Рабиндраната Тагора или позднего Джавахарлала Неру, но воспоминание о том, с каким запахом приземлился профессор, вызвал у них непроизвольный смех.

— Чего ржете, лошади? — на чистом русском языке сказал профессор. — У отца непорядок, а они, понимаешь ли, веселятся. Сейчас холки обеим надеру, будете знать. Породниться-то успели?

— С кем породниться? — не поняли присмиревшие девушки, удивленные таким к себе отношением и известием о том, что он говорит на русском языке.

— Между собой, с кем же еще, — сказал профессор.

— Как породниться? — все еще не могли понять девушки.

— Неужели не могли почувствовать родную кровь? — продолжал допытываться профессор.

— Профессор, — не выдержала Мария, — почему вы говорите загадками? Что мы должны почувствовать? И почему вы говорите по-русски?

— Я так и знал, что обе вы бесчувственные, хотя люди говорят, что родная кровь чувствуется всеми, — сказал профессор и присел на подушку неподалеку от очага. — Ужинать скоро будем?

Никто профессору не ответил, потому что Савандорж, что-то делал возле домика, а мадам Лохонг побежала в лавку за бутылкой водки, потому что европейские гости без водки будут злыми и чего доброго съездят кулаком по сопатке, до чего же они охочи распускать свои руки. Да и не только руки.

Девушки тоже о чем-то переговаривались, а профессор достал из кармана халата пачку папирос Беломорканал, достал папиросу, помял табак, покручивая его между пальцами, постучал мундштуком по уголку руки между большим и указательным пальцем, свернул его гармошкой, достал спички и с удовольствием прикурил, прищурив левый глаз от сизого дыма. Ни дать, ни взять, мужик вышел из дома покурить и присел на завалинку с папиросой.

— Так вы говорите, что мы родственники? — спросила Катерина.

— Родственники, — подтвердил профессор.

— А кто и с кем? — спросила Мария.

А вот догадайтесь с трех раз, — усмехнулся профессор Гутен Таг.

— Мы что, родственники с вами? — предположила Екатерина.

— Тепло, — сказал профессор.

— Неужели вы мой отец? — ахнула Мария.

— Теплее, — сказал профессор, выпустив струю сизого в потолок, ближе к дыре, через которую дым выходил из очага.

— И мы сестры? — спросила Катерина.

— Еще теплее, — сказал профессор, — вы и сами это могли установить, если бы одновременно подошли к одному зеркалу, да и вообще чувство крови должно проснуться.

— А почему все теплее и теплее, — спросила Мария, — разве мы не все угадали?

— Не все, — сказал профессор, — а чего же вы не упомянули истуканов, которые сидят на заднем дворе?

— А при чем они здесь? — сказала Катерина. — Это мы, оказывается, семья, а они сами по себе.

— Эх вы, — сказал профессор, — они тоже мои сыновья.

— Этого не может быть, — хором сказали женщины, — мы и вам-то верим с долей сомнения. А почему у нас у всех разные фамилии?

История семьи

— Ээх, — вздохнул профессор, — не было бы революции в России, то жили бы мы одной семьей, были бы все русскими и, я в этом уверен, наша семья имела бы мировую знаменитость за свои научные открытия. Но большевикам ничего не нужно. Главное для них — верь в марксизм и будь предан вождю. Психология каменного века и общества, живущего в одной пещере. Когда вождь сам делит добычу по своим предпочтениям. Лучшие куски преданным, остальное тем, кто хочет смотреть в небо, ищет новые пещеры, мастерит оружие и вообще всем остальным творческим людям.

— Но Сталин же поднял Россию с колен, — сказала Мария, — и сейчас Россия под руководством Сталина побеждает Германию.

— Российская империя побеждает Германию, — поправил профессор, — а зачем Россию поднимать с колен, если она крепко стояла на ногах? Россия была бы в числе победителей и шла бы дальше в своем развитии, установив конституционную монархию, как в Англии. А на колени Россию поставила пролетарская революция и гражданская война. И вот из этой войны мне пришлось бежать из России, взяв с собой только то, что я мог унести в руках. А взял я только Йозефа и тебя, Мария. Исая и Катерину мне пришлось оставить в России.

— Как же так? — спросила Катерина. — А почему не взял нас?

— Было бы у меня четыре руки, взял бы и вас, — хмуро сказал профессор.

А почему у нас у всех разные фамилии? — чуть ли не хором спросили женщины.

— Положим то, что у вас фамилии одинаковые, — сказал профессор. — Добрый День и Гутен Таг это одно и то же. Это девичья фамилия вашей матери, эту же фамилию я взял и себе, чтобы никто не мог подумать, что я немец по фамилии фон Безен. Поэтому и Исая пришлось записать Метелкиным, что является переводом фамилии Безен.

— Хорошо, — сказала Катерина. — А где же наша мать?

— Ваша мать умерла при родах, — сказал профессор. — А перед этим при родах умерла мать Исая и Йозефа. Вот так вот я