Время пепла - Дэниел Абрахам

Здесь она была чужеземкой, а значит, могла быть кем угодно.

– И вот, значит, я, – сказала она, махнув рукой на огонь, словно там тянулись летние улицы Долгогорья, – драпаю, как сволочь, а этот молокосос-охранник вопит, и плащ на нем вздулся, как парус, потому что пояс-то мы с него стырили!

Уллин хохотал до упаду, по щекам побежали слезы. С ними сидели двое из его барака: один высокий и худой, как древесный саженец; у другого шрам оттягивал правое веко, когда он улыбался. Имен обоих Алис не помнила, хоть те раньше их называли. Они вместе расположились у ответвления переулка, закутавшись в кожу и шерсть. Дыхание испарялось белой, как облака, густотой, но Алис не чуяла холода. Уллин притащил чугунный поддон под костер, и они пожарили куски мяса на тускло-багровых угольях, а дальше жгли пучки трав, и после сладкого, душистого дыма ей стало тепло, приятно широко и пространно.

– Он сто пудов обдристался, – сказал тот, что со шрамом.

– Занятно, что ты об этом упомянул, – отозвалась Алис. – Потому как слушай, что было дальше.

Уллин откинулся к растрескавшейся от мороза стене, свесил голову на руки – выглядывал только краешек его ухмылки. Не очень понятно, к чему призывал его икающий смех, – замолчать или рассказывать дальше. Она продолжила рассказ.

Похоже, вот чем Уллин и его братва занимались долгими часами темноты: пили и обменивались байками. Ей нравилось, что в их историях содержалось поровну как подвигов в духе древних преданий, так и курьезных собственных унижений. Когда Уллин ржал над ней, это не уязвляло, поскольку и над собой он ржал точно так же. Алис дошла до той части рассказа, когда ночные горшки подобно желто-коричневой туче разверзлись над Долгогорьем и стражем, – и в это время на улице показался какой-то старик, чапавший мимо них. На нем была лисья накидка, уши закрывала расшитая шляпа. Он сердито щерился на холодрыгу или на их четверку, а может, на все сразу. Когда высокий парень отвесил небольшой поклон, старик лишь ускорил шаг. Алис видела, как Уллин подумывал о том, не отправиться ли за ним и освободить от тяжести меха и кошелька, но потом решил, что не стоит возиться.

– Ага, так твой Дарро был одиночкой? – сказал вместо этого Уллин. – Я его толком не знал, только по… – Он изобразил ладонью неопределенный жест. Когда он предупредил, что об Андомаке и работе на нее они и заикаться не будут, то был крайне серьезен. Так серьезно он еще не подходил ни к чему. А еще Уллин знал либо догадывался, чего от него хотела Алис – своего брата. И в этом не ошибался. Любая история, любой клочок жизни, прожитой Дарро и от нее сокрытой, стоил куда больше оставшегося после него золота.

Тот, что со шрамом, достал из кармана бутылочку и отпил. Пустить по кругу не предложил. Уллин сделал глубокий вдох и выдул струйку пара. На морозе его дыхание казалось осязаемым, будто из пуха.

– Помню, как-то раз я с ним шлялся, – сказал Уллин. – С год примерно назад. Как раз тогда его встретил.

Это было уже интересно. Получается, Дарро выполнял задания Андомаки только один год? Тут до нее дошло, что Уллин ждет ее реакции, и пауза чуточку затянулась.

– Да, да?

– Мы кой-чё сотворили, а после зависли в пивнухе – у каналов, в Притечье.

– Я на долбаную реку ни ногой, – сказал высокий. – Вода ее ненасытна. Я где родился – там пригодился.

– Ну а я – там, куда вызовут, – сказал Уллин. – Короче, была в том кабаке деваха – волосы черные как смоль и прямые, как нитка на катушке. Не припомню, как звали.

– Нел? – подсказала Алис.

Ниже по улице обогнула угол невысокая женщина. Обмотанная серым тряпьем, она мерзла, пригибая голову в капюшоне. Алис, едва заметив, сразу перестала обращать на нее внимание и отвернулась.

– Может, и так. Не вспомню. Но она нарывалась на драку с каждым, кто к ней приближался. А в том месте, в заведении, было правило – острую сталь оставляй перед дверью. И вот, значит, сидим мы с Дарро там, на двоих ни ножа, а эта подруга скалит зубищи и вскидывает кулаки. Дарро, со своим голым пупком, на нее что-то там вякнул, так она на него поперла, будто на заклятого врага. Вот только Дарро не забыл прихватить свою дубинку. Помнишь такую?

– Из прочного дуба, – кивнула Алис. – С одного конца обмакнута в свинец.

– Ты вроде сказал, что вы оружие перед дверью сложили, – сказал парень со шрамом.

Уллин поднял палец, как университетский преподаватель, отмечая важный момент своего выступления.

– Острую сталь. Я сказал, мы все наши режики оставили у дверей. Тяжелая палка явно не острый клинок, в том то и была фишка Дарро. И вот, чудесная молодая дама понимает, что сама начала кое-что, что для нее хорошим не выйдет, и глазища у ней…

– Алис?

Женщина в обертке серых лохмотьев остановилась возле них, и из-под капюшона невероятным образом показалось лицо Сэммиш. Щеки у нее потемнели на холоде, верхняя губа блестела от соплей. К ресницам прицепились снежинки. Алис приняла к сведению, что идет снег. Попыталась встать, но не ожидала, что это окажется так тяжело. Задумалась, сколько же пучков трав они сожгли и давно ли она, ничего не чувствуя, сидит на промозглом ветру.

– Ты че, ее знаешь? – спросил Уллин одновременно со словами Сэммиш:

– Ты как вообще?

Алис не сразу распутала в голове два вопроса, а потом повернулась к Уллину.

– Щас приду. – Она сделал шаг вперед и взяла Сэммиш за руку. Цель была оттащить девушку в сторону, но оказалось, что вместо этого Алис на ней повисла. – Ты чего здесь забыла?

– Тебя ищу, – сказала Сэммиш. – А ты чего здесь забыла? Тебя уже много дней никто не видал.

– Я… работаю, – ответила Алис, но это было не совсем верное слово.

Сэммиш встревоженно огляделась.

– Ты сейчас выполняешь задание для них?

– Работаю… в другом смысле, – сказала она.

– Я за тебя переживала. Вдруг стряслось что-то нехорошее.

За спиной Уллин что-то сказал. Высокий зашелся своим долгим, блеющим смехом. Алис упустила шутку, понимая, что Сэммиш видит, как подруге охота ее спровадить. И приняла невозмутимый вид, словно играла в плитки.

– Ничего со мной не случилось. Просто хотела узнать новое. Про Дарро. Про его работу. – Каблук уперся в скользкую льдинку, и она пошатнулась. Дорога, казалось, перекатывалась и волновалась, как река после бури. Она потрясла