Мертвые берут наличными - Марина Сергеевна Комарова

старое фото, на котором уже ничего не разобрать. Где-то на кухне звякали чашки, там Джувон мыл посуду, а Геджин шептал что-то в соседней комнате, готовясь к очередному ритуалу. Все трое молчали уже с полчаса. После того, что было обговорено, продолжать не хотелось.

— Скажи, — вдруг нарушил тишину Енчжу, когда Джувон вошел, — ты ведь слышал, что Пак Ынхо умер?

Джувон замер, но потом сказал:

— Взорвался в машине, да? Я думал, это несчастный случай. Или… месть?

Енчжу кивнул, не оборачиваясь:

— Так говорят. Я тоже так думал. Но в последнее время начал сомневаться. Уж слишком много совпадений. Машина взрывается через два месяца после того, как он начинает консультировать по частным детским учреждениям. В том числе по поводу некой «профилактики ночных страхов».

Джувон присвистнул:

— Ты думаешь, он знал про мокхвагви?

— Вдруг он… — Енчжу провел пальцем по стеклу, как будто чертил линии на несуществующей карте. — Мог он быть посредником? Или даже одним из тех, кто заключал подобные договоры? Или же стал на пути у кого-то? Например, шантажировал видеозаписями Пэ Тэквона?

— Тогда его убрали, потому что он слишком много знал? Или, наоборот, знал не то, что надо.

— Не знаю, — глухо произнес Енчжу. — Но с его смертью что-то оборвалось. А теперь снова всплывает. Или… никогда и не уходило. Просто мы только сейчас начали копать.

Они не успели обсудить это глубже, потому что в комнату вернулся Геджин. Он был не просто мрачен — его лицо казалось серым, как у старой куклы из фарфора. В руках он держал сверток, перевязанный нитью, на которой висела маленькая фигурка из ткани и пепла. Что-то в ней было тревожное. Даже Джувон невольно сделал шаг назад, хотя, казалось бы, из-за чего?

— Что это? — осторожно спросил он.

— Связующий талисман. Из очень старых. Тех, что работают на зов и отдачу. Не спрашивай, где я его взял. Если дух где-то рядом, он услышит. Если связан с местом — откликнется. Если прячется — пошевелится.

— И… что вы собираетесь делать?

Геджин посмотрел на них, как хирург перед операцией. Ни капли юмора. Только строгость и странное упрямство.

— Призвать. Сначала слабых, а потом тех, кто был рядом. Тех, кто слышал. И попытаться найти канал, по которому мокхвагви прошел в этот мир. Мне нужно, чтобы вы были рядом. Не вмешивайтесь. Не паникуйте. Если станет плохо — отойдите за круг. Про не блевать на ковер по-прежнему актуально.

— Мы не коты, — проворчал Енчжу.

— Не разговаривайте с тем, кто попытается, — не обратил внимания Геджин. — Даже если он будет… узнаваемым.

Джувон побледнел:

— Подожди. Что значит «узнаваемым»?

— Иногда духи… маскируются. Особенно такие. Они могут принять форму того, кого ты боишься. Или наоборот… того, кого любишь. Так они входят и забирают, что считают нужным. Не верь глазам. Только — звуку.

Геджин расставил свечи, высыпал соль, разложил тонкие тряпичные лоскутки с символами, которые словно двигались. В углу комнаты стало темно, будто кто-то сжал свет в кулак.

Старик начал шептать. Его голос звучал как дождь по стеклу, неразборчивый, но ритмичный, успокаивающий… пока не начал меняться.

Джувон вскрикнул первым. Воздух рядом с ним стал липким, будто плотная вата, обернувшаяся вокруг шеи. Геджин не обращал внимания, продолжал читать, а в центре круга из соли появилось пятно: не свет и не тень, а что-то, похожее на вмятину в самом пространстве.

— Не смотри в нее, — прошипел Енчжу, схватив Джувона за запястье. — Это не дух. Это его отпечаток.

Пятно колебалось, как ртуть. Из него вдруг послышался смех. Детский. Но такой… неправильный. Слишком ровный. Без интонации и звонкой радости. Просто смех, как в проигрываемой записи.

Геджин заговорил громче. Голос стал грубее, а слова… он будто доставал их из глубокой древности. Воздух затрещал. Джувон невольно закрыл уши, но даже через ладони чувствовал вибрацию. Пятно сжалось, и от него потянулась черная дымка, по очертаниям напоминающая руку.

— Он идет, — процедил Геджин. — Кто-то открыл дверь. Я чувствую след. Кровь. Медь. Страх. Его притянули… по кусочку.

— Кто? — еле слышно выдохнул Енчжу.

— Кто-то, кто когда-то жил в том доме. Кто-то, кто остался. И… сам стал дверью.

Джувон хотел было попросить выражаться яснее, но понял, что сейчас это невозможно.

Вдруг один из оберегов вспыхнул и сгорел как бумага. Пятно исчезло. А в воздухе остались только запахи гнили, старого клея и… пепла от игрушки.

Геджин откинулся на спинку стула. У него дрожали руки.

— Это все, что я пока могу. Тот, кто сейчас пришел… дух, с которым у меня связь, сказал кое-что… Мокхвагви не просто питается страхом. Он им еще и размножается. Он откладывает… части себя, что-то вроде личинок. Они просыпаются в темноте. Когда кто-то говорит: «Мама пришла, но не снаружи» — это значит, одна из частей уже ищет выход.

— Сколько их? — прохрипел Енчжу.

— Сколько раз звали. Сколько раз боялись. Сколько раз кто-то соглашался забыть о ребенке.

Наступила тяжелая тишина.

— Но… — наконец прошептал Джувон. — Мы можем найти ядро. Место, откуда он начал. Если убрать самого мокхвагви… его личинки-части погибнут?

Геджин кивнул:

— Да, если мы его запрем, остальные куски затихнут.

Он посмотрел на них с выражением, которого они прежде не видели: неуверенность.

— Но кто бы это ни был… он не остановится. Потому что в стенах этого «Дома Солнца» живет голод.

Енчжу и Джувон переглянулись, но внезапно пламя свечей задрожало, в комнате потемнело. Геджин вскинул руку.

— Не двигайтесь! Он не все сказал!

По комнате разлилось нечеловеческое шипение, от которого у Джувона пробежали мурашки по спине. Судя по лицу Енчжу, тот тоже был не в восторге.

— Кегван, твою мать… — вдруг процедил Геджин сквозь зубы, когда теперь почти видимый дух, юркая затуманенная тень, похожая на ребенка с кукольными руками, прошептал имя.

Имя, которое не должно было звучать в этом доме.

Джувон сжал кулаки, и в глазах у него появилось почти физическое напряжение, словно он сдерживал порыв пойти и выбить дверь, за которой стоял человек с этим именем.

— Кто это? — нахмурился Енчжу, откидываясь на спинку дивана. — Почему вы оба сразу посуровели?

Геджин некоторое время молчал. Он убрал из круга соль, поклонился духу, который все еще дрожал в углу комнаты, и только потом