Адвокат вольного города.9 - Тимофей Кулабухов

Ладно, пойду я, приму душ перед долбанным концертом.

Попрощавшись, я немного прошёлся по улице в направлении центра. Всё же, когда я ещё Бийск посмотрю? А ничего такой город. Путешествовать это вообще здорово, новые дома, природы и люди. Даже воздух тут совершенно особенный.

Я вздохнул и тряхнул головой. Надо звонить полковнику, сразу по двум причинам. Не хочется, но надо.

Шпренгер взял трубку сразу, как будто ждал звонка:

— Да, Аркадий, что у Вас?

— Докладываю устно, с куратором встретились, он изъявил… что хочет лететь на самолёте.

— Ну, хорошо. Или Вы этим не довольны? Хотели перебросить его артефактом?

— Были такие мысли. Самолёт-то двухместный, троих не потянет.

— Аркадий, он опытный офицер. Пусть посмотрит на каганат с высоты птичьего помё… полёта. Или Вы не доверяете своему пилоту?

— Вполне доверяю и погода нормальная, расстояние всего сто двадцать — сто сорок километров.

— Ну, вот и не переживайте за них. У Вас там концерт ожидается, да и китайцы из Поднебесной прибыли.

— Всё-то Вы, Яков Лаврович, про меня знаете.

— А то! Мы вообще-то с их общиной плотно стали работать, за это некие послабления им, сепаратные переговоры с их людьми. Полезно, в целом.

— То есть, Вы не против, что я с китайцами работаю?

— Ну, до определённого предела. Если ты эту незримую границу перейдёшь и станешь вместо дружбы интересами державы торговать, то мы тебе от двенадцати до двадцати лет каторги дадим, невзирая на титул.

— Вот как бы узнать, где эта граница?

— Чаще советуйся, не рискуй. С возрастом и опытом всё придёт, если не пристрелят. Что-то у тебя ещё?

— Да. Куратор, значит будет в ближайшем будущем на месте. Когда я могу Дмитрия забрать?

— Атамана своего нового? А назначение? Нужен же приказ какой-то, как его избрали на эту почетную героическую должность?

— Разрешение государя у меня есть, а формально, казаки — это самоорганизация, они сами себя создают.

— Тоже мне, колония алтайских грибов. То есть, ты по бумажкам сам порешаешь?

— Да.

— А с коллективом как? Там у тебя вообще, что за людишки в ополчении твоём? Я тебе казаков так и не прислал.

— Не послали. Будем воспитывать из того, что есть.

— «Я его слепила из того, что было»? — в очередной раз попытался подловить меня неугомонный полковник.

— Почему слепил? Нет, есть такой термин в международных поставках, юридический. Качество товара, «какое есть», тель кель, по-моему, французское выражение. То есть, даже если качество не очень, то всё равно приходится брать. Вот у меня такие люди, какие уж есть.

— Как ты сказал? Тель кель? Буду знать.

— Так, когда можно Дмитрия забирать? — я вернул его с плоскости рассуждений о прекрасном к конкретике.

— Ну, хорошо, сейчас отдам приказ и с сегодняшнего дня он в твоём распоряжении. Условно твоём, он всё равно мне подчиняться будет, а формально… Как ты там сказал, казачество — это самоуправление?

Глава 12

«Золотой Филин»

К бизнес-центру, который китайцы назвали в честь заносчивой птицы, я прибыл при помощи Шило, а не на авто. Не очень-то логично при наличии служебного автомобиля, но я не знал, где он, а искать было бы сложнее, чем просто совершить двойной прыжок.

Народу прибыло достаточно много, щедрые и смотрящие далеко вперёд китайцы смогли заманить массу людей дармовой едой и выпивкой.

Меня отловил кто-то из организаторов и проводил по боковой дорожке к трибуне для особых гостей, где меня уже ожидала Гадюкина, облачённая в красное платье и изящные туфли. При моём появлении она ослепительно заулыбалась, как голливудская кинозвезда и подала мне руку, которую я изящно поцеловал, усадил свою «невесту» и после этого сел на своё место.

В этот момент меня словно обжёг взгляд с другого конца трибуны. Это была Пенелопа, ненависти в глазах которой было бы достаточно, чтобы сгенерировать парочку штаммов смертельно опасных вирусов.

Справа от нашей трибуны была основная, где так же рассаживался народ, а конферансье, эдакий аналог тамады, что-то там шутил и объявлял выступление первого номера на сегодня, какой-то певицы с модной, озорной и наверняка почти лишённой смысловой нагрузки песней.

Я подозвал слугу и попросил организовать мне ручку и блокнот с отрывными листами. За услугу я сунул ему рубль, что ускорило процесс формирования моего «смс». После того, как он принёс писчие принадлежности, я быстро черкнул записку, которую попросил передать Пенелопе.

Когда материально мотивированный слуга принёс ей бумажку и незаметно передал, то Пенелопа чуть высунулась со своего ряда кресел, смерила меня обжигающим взглядом, потянула руки вперёд и демонстративно порвала записку на, как мне кажется, сотню маленьких частей, который осыпались на одного из охранников Танлу-Же.

Охранник с нордическим спокойствием стряхнул кусочки бумаги, словно внезапно упавшие снежинки.

Я понимающе хмыкнул и подозвал слугу снова. Учитывая, что его почта работала платно (я снова дал ему рубль), он тотчас же был передо мной. В этот раз я попросил передать записку Полине Этьеновне и та, в отличие от дочери, записку всё-таки прочла. Она сидела по диагонали, чуть выше от дочери и хранила на лице ледяное аристократическое равнодушие, никаких эмоций не выказывая.

Таким образом Кукушкина-старшая мою записку прочла (уже хорошо), позволила себе минимальную мимическую реакцию и передала записку Пенелопе.

Прекрасная даже в своём гневе девушка снова повернулась ко мне, но глаза её по-прежнему источали яд.

Я начеркал очередную записку и показал её Ядвиге Павловне. В записке был коротенький текст «Я написал ей, что между нами с тобой ничего нет».

Ну, разумеется, Гадюкина была бы не женщина (и не с такой фамилией), если бы для начала не устроила беззвучный цунами из легко читаемых, выражаемых жестами и мимикой, эмоций. Сначала она расширила глаза от мнимого ужаса и театрально схватилась за сердце, после сделала вид, что собирается дать мне пощёчину, затем с выражением вселенского горя запрокинула голову и только потом беззвучно заржала, ткнула пальцем в Пенелопу, потом показала на меня и её, и перекрестила руки.

А потом оценивающе посмотрела на неё и показал большой палец, словно ставя высокую оценку. Она похлопала меня по плечу и мягко толкнула, шепнув «сходи к ней, жеребец».

…

Я притянул к себе Пенелопу, а, чтобы на нас никто не смотрел, то сделал это за трибуной, где нас видела только парочка слуг-китайцев. Ну, эти-то не проболтаются.

— Да