Седьмая сестра - Надежда Викторовна Ожигина

над шоссе. А еще – допрос с пристрастием от Фролова. Я требовала у командора Бюро немедленно разыскать убийцу и расстрелять без суда! Я жаждала крови той мерзкой твари, хотела спустить ее капля за каплей, иссушить, а потом разорвать на клочки!

– Голубушка, и это все из-за лярвы? – уныло отбивался Фролов. – Конечно, мы будем искать, нам гастролеры в Москве не нужны. Во время погони на Садовом кольце пострадали десятки простых людей, незнакомых с исподним миром. Это требует разбирательства. Что же до лярвы…

– Она Элен! – Меня колотило, будто схватилась за электрический кабель. – Чем вы лучше нее? Колдовать умеете? Не так часто жрете людей? Так знайте: сама отыщу убийцу. И разберусь с ним без вашей помощи. Я отомщу за подругу!

Даня картинно прочистил ухо. Командор не снизошел до демонстрации чувств, лишь едва заметно пожал плечами.

Мне казалось, они уже сделали выводы, но со мной обсуждать не хотели. У Бюро ведь свои резоны, им выгоднее поторговать информацией, кого-то прижать, чтобы сидели смирно, кого-то выдворить из столицы. По-тихому, без кровавых разборок. Подумаешь, лярве вырвали сердце!

А когда я стала дерзить, разбила любимую чашку Фролова и пинком сломала ножку стола, меня от греха повязали и сунули в клятый подвал, предварительно заткнув рот конфетой. Усыпляющий «Мишка на Севере» подействовал безотказно. Вот только сон приснился такой, что лучше бы мне вообще не спать.

В кабинете кроме Фролова обнаружился помятый Патрик: он колдовал над сломанной ножкой, неумело орудуя молотком. Людмила сидела в углу на диване и листала какой-то журнал, с брезгливым видом наблюдая за Патриком и изредка подавая советы. Фролов прихлебывал чай и жевал бутерброд с колбасой. Идиллия!

Никто не хотел бегать по городу в поисках неведомого маньяка. Всем плевать на гибель Элен! Ничего, я вернусь в МГУ и отыщу там Грига. Он дрался с прислужниками черной твари, значит, сумеет найти ее и…

– Аля, голубушка, хватит мечтать. – Фролов отложил нехитрый завтрак и вприщур посмотрел на меня. – У нас есть гипотезы без доказательств. У Элен, – тут он скривился и выделил голосом имя подруги, – вырвали сердце в ритуальном круге, что уже дает неплохую зацепку. Но в этом, дражайшая Аля, ваша беда и наша проблема.

– Потому что сердца вырывает Тамара? – Я вспомнила сон и слова Элен, не только про сердце, про Грига тоже, весь этот гадкий бред про излишнюю любовь брата к сестре.

– Аля, радость, вы меня удивляете. Ничего от вас не утаишь. Понимаете, милая барышня, у каждого в этом непрочном мире есть небольшое хобби. Тами не исключение.

Я опустила голову и села рядом с Людмилой. Вчера умолчала про амулет, который искала тварь, а сегодня узнала, что серебро – компонент лекарства для Тами. Но звезды больше не было, растворилась в крови. Был ли смысл сообщать о ней в Бюро Кромки?

– Самое печальное, государыня Аля, – продолжал издеваться Фролов, – что Григ Воронцов не поможет, как мечтается вашей душе. Он так геройски вчера сражался, только припозднился, правда, голубушка? За вами охотились, могли убить, а он не спешил на подмогу. Знаете почему? Патрули кромешников показали, что сначала Григ примчался в театр. Изучил следы на летней веранде. И стер знаки, все до единого! Уничтожил улики еще до того, как Обухов отправил в «Фиону» зачистку! А потом отказался давать показания, в крайне оскорбительном тоне послав меня лично по неблизкому адресу. Стар я, моя драгоценная, в такие-то дали ходить!

Я таращилась на командора, хлопая ресницами как заведенная, а Вадим Никанорович пил чаек.

– Не спешите с праведной местью, вам не справиться с орденом Субаш. Не марайте белые рученьки. Предоставьте кромешникам битвы с исподами, в конце концов, это наша работа. Но непременно поведайте, Аля, откуда узнали про сердцеедку.

Я проморгалась и села обратно под сочувственным взглядом Людмилы.

– Чаю хочешь? – спросила она, обмахивая меня журналом. – Я нормальный сделаю, не отравлю. Или сама завари пакетик.

Мысли путались в голове, сталкивались, разлетались. Броуновское движение в абсолютно пустой черепушке, гулкое эхо там, где еще недавно был мозг. Я кивнула Людмиле, мол, ей доверяю. Зябко съежилась под взглядом Фролова, морозным и подозрительным.

– Элен рассказала во сне. Про Тамару.

– Хорошая подруга, – одобрил Фролов. – Подставила, а после покаялась. Вы поболтали – и все, дорогуша? Не томите, мы ждем подробностей, с пафосом и слезами, с отпущением всех грехов…

– Нет, – опять разозлилась я и швырнула в командора стопкой журналов. Они разлетелись по всему кабинету, к явному огорчению Людмилы. – Прощания не получилось. Потому что из моря вылез дракон и съел Элен вместе с подельником.

– В смысле «дракон»? – буркнул Патрик, в изумлении доломав молотком многострадальную ножку стола.

– В прямом, – отчеканила я. – Длинный, узкий, чешуйчатый. С рогами, усами, короткими лапами. Изумительно красивый при свете луны. Такой же наглый, как вы. Сказал, я должна за спасение, но за мной он прискачет в финале.

– Цвет? – хрипло спросил командор, поперхнувшись крошками бутерброда.

– Антрацитово-черный, – отчеканила я. И с болезненной радостью оценила, с какой скоростью исчезают все краски с лица Вадима Никаноровича.

Люсьен разбила очередную чашку. Обухов матюгнулся в сердцах. Патрик стукнул себя по лбу, забыв, что в руке молоток.

Черный дракон прилетел в Москву.

Дракон скорби, гнева и мести.

Часть V

Со-здание

1

Непривычные ощущения при контакте с шайкой кромешников: в кои-то веки не стали удерживать! Даже прилипала-курсант. Уходя из Бюро, я сполна оценила выражение «немая сцена»: гардемарины замерли кто где стоял и таращились друг на друга. Разве что Патрик завалился набок и выронил молоток, приложив руку к разбитому лбу. Но это, как говорится, не в счет: производственная травма при исполнении. По лицу здоровяка стекала кровь, но подобные мелочи его не парили, он в ужасе смотрел на Фролова.

Я махнула рукой и ушла на волю. К солнцу, весне, ароматам сирени. Но не чувствовала суеты пробуждения, что случалась в Москве в долгожданном мае. Не видела света и счастья, что царили в парке Останкино, желтков одуванчиков, мельтешения бабочек. Не слышала перезвона лучей, суеты жизнерадостных воробьев в зазеленевшем кустарнике. Не замечала многих деталей, из которых раньше состоял мой мир.

Удивительная вещь – женское сердце. Вроде и не знала я Воронцова, подумаешь, встретились пару раз. Охренительный парень, с этим грех спорить, но не сошелся же клином свет… Или сошелся, мне на беду?

Потому что болело в груди нестерпимо. Жгло кислотой отчаяния. Я ведь даже мечтать не смела