Андрюха, у нас… - Мелалика Невинная

смотрит на нас и выдает: – Наблюдающий и призрак опера. Это хорошо, что вы здесь. Имеется разговор.

Андрюха кривится, а собеседница ехидно интересуется:

– Нет, а как тебя еще назвать?

– У меня, вообще-то, имя есть, – обиженно отвечает он. – Даже фамилия, имя и отчество.

– У всех имена есть, только поди разберись, какое из них истинное, какое тайное, а какое мерещится.

– Вас-то как величать? – спрашиваю у нее я.

Хотя дама явно была завсегдатаем кафе, мы с ней еще не пересекались.

– Зовите меня Пиковой дамой, – с усмешкой, в которой я читаю неприкрытое «понаехали тут», отвечает она.

– А я думал, старуха-процентщица шумит, – смешливо раздается от входа. В зал заходит молодой человек и представляется нам: – Раскольников Родион Романович.

– Сам ты старуха-процентщица! – возмущается старая графиня.

– Кажется, у нас сейчас персонажи переругаются, – шепчет мне Андрюха.

– Сам ты персонаж! – прикрикивает на него Пиковая дама.

– Даже не отрицаю! – сообщает ей мой напарник и обращается ко мне: – Слав, чего это за чума на оба наших дома? В смысле, целых два литературных героя одновременно на наши головы. Глядишь, один замочит вторую, а она станет являться ему в кошмарах и испортит всю каторгу.

– Интересный получится кроссовер, – замечаю я и отвечаю на его вопрос: – Может, у них по расписанию время обеда.

Пиковая дама и Раскольников замолкают и смотрят на нас с изумлением.

– Я присяду, – наконец говорит дама и садится за наш столик.

Раскольников делает то же самое. «Вот и поговорили», – читается у напарника на лице.

– На что жалуетесь? – хмыкаю я.

– Люди стали забывать нас! – патетически возвещает старая графиня.

– Так напомните о себе, – предлагает ей Андрюха. – Проведите, что называется, апдейт… или апгрейд?

– Слова-то он какие говорит! Апгрейд. На себя посмотри. Хоть бы свитер из девяностых сменил. Девяностые, если что, были тридцать лет назад.

– Я в курсе, – ворчит он, – но и не страдаю, что меня забывают. Я бы, может, как раз был бы рад, чтобы забыли…

– Графиня не совсем верно выразилась, – поясняет Раскольников. – Нас-то помнят. Люди стали забывать, о чем наши истории как персонажей.

– А я тут при чем? – удивляюсь я. – Мое дело – следить за равновесием сил.

– Если люди забудут, о чем наши истории, равновесие сил может покачнуться. Да, они сами прекрасно придумывают нам новые образы и вписывают нас в свои слои и в реальность своего времени. – Дама проводит рукой, показывая на себя: одета и накрашена она современно. – Но лично я стала пугалом, эдакой страшилкой для детей всех возрастов и поколений, а мой дом превратился в место паломничества туристов и эзотериков.

– А про меня всего-то и помнят, что я ходил по Питеру с топором и занимался прикладным психоанализом, – грустно добавляет Раскольников.

– Это вы, значит, превентивно на нас напали, – кисло улыбается им Андрюха. – Подстраховаться решили.

Теперь уже кривятся студент и графиня.

– И что мне с вами делать? – тоскливо спрашиваю у них я.

– Не с нами! С ними! – поправляет дама.

– И что мне с ними делать? – Я перевожу взгляд на Андрюху.

Пиковой даме тем временем приносят бизнес-ланч, а Раскольникову – кофе. Мой напарник меряет меня вопросительным взглядом, на который я лишь развожу руками. Тогда он подмигивает мне и, решительно подтягивая к себе мою тарелку с оставшимся пирогом, обращается к графине и студенту:

– Ваши истории, они на самом деле для каждого свои. Автор хотел сказать одно, в школе учат совершенно другому, каждому читателю видится что-то третье, его собственное, а уж про что вы живете как персонажи – это то, что часто остается за кадром. Как персонаж вам говорю.

– Ты не литературный, – фыркает дама.

Раскольников тяжело вздыхает: мол, ничего не попишешь, характер у нее не сахарный.

– Минуточку! – широко улыбается ей Андрюха. – Сериал родился по мотивам книги. Так что я отчасти и литературный герой тоже. Да, сударыня, вы правы, с другим именем, с несколько иной судьбой, но тем не менее. Или вот, например, мы с наблюдающим…

– Ты четвертую стену сильно не расшатывай, – оперативно прошу его я. – Вдруг она несущая.

– Хорошо, – покладисто соглашается напарник, – не буду. В общем, еще раз как персонаж вам говорю: каждый все равно будет видеть в ваших историях свое, а то, что про вас буквально все помнят что-то одно ключевое, – это значит, что оно стало частью культурного кода. Вы – часть культурного кода.

– Вот про это не думала. – Дама откладывает вилку и смотрит на моего напарника с уважением. – Часть культурного кода, говоришь?

– Именно, – кивает он ей. – «Тварь я дрожащая или право имею». «Тройка, семерка, туз». «Уж полночь близится», вот это все. Это то, что знают и помнят все. Это то, благодаря чему один человек понимает другого: они учились по одним букварям. А смысл ваших историй – это личный опыт каждого отдельного читателя или зрителя. Так что никто на самом деле ничего не лишается. Равновесие сохраняется. Спецоперация отменяется, расходимся.

Мне остается только кивнуть.

– Какой у тебя мудрый товарищ, – заявляет мне графиня, расправившись со вторым блюдом. – Тебе есть чему у него поучиться.

– Я и учусь, – отвечаю я, наблюдая, как этот мудрый товарищ доедает мой пирог.

Первым Кафе-на-Перекрестке покидает Раскольников, вежливо кивая нам. Пиковая дама допивает зеленый чай и тоже прощается.

– Благодарю, – говорит она Андрюхе. – Постараюсь запомнить твое имя-отчество. Ты, главное, скажи, какое именно надо запоминать.

– Можете называть меня призраком опера, я не в обиде, – усмехается тот, а когда старая графиня уходит, интересуется: – Чему это ты у меня учишься? И, главное, как давно?

– С тех самых девяностых, – с конца отвечаю я. – Благодаря тебе как персонажу мне захотелось служить закону и порядку.

– Удивил, Славочка. Честно, удивил, – тянет он и откидывается на спинку кресла. – Может, еще чего расскажешь? Я, знаешь ли, становлюсь ужасно любопытным, когда дело касается таких материй.

– Еще мне случалось копировать твой образ в том плане, как разговаривать с нарушителями закона и прекрасными дамами, где включать обаяние, а где отключать и делать страшные глаза, – добавляю я.

– Выходит, у нас с тобой куда больше общего, чем я предполагал, – задумчиво произносит напарник, вглядываясь куда-то внутрь себя.

– А что ты предполагал? – живо уточняю я. – Мне теперь тоже интересно!

– А мне интересно, остался ли на кухне пирог. – Андрюха выпрямляется и хлопает ладонями по столешнице. – Чую, нам есть чем друг с другом поделиться, а без этого волшебного пирога, согласись, не то.

– Однозначно, – подтверждаю я и машу рукой официантке.

От автора

Родион Раскольников и Пиковая дама давно стали частью петербургского мифа, а вместе с ним и русского культурного кода. В человеческой реальности можно увидеть здания, где жили персонажи или их прототипы.

Дом Пиковой дамы располагается на Малой Морской улице, дом 10. Именно там проживала Наталья Петровна Голицына, ставшая прообразом графини в повести Александра Сергеевича Пушкина «Пиковая дама».

Дом Раскольникова, в котором, по мнению исследователей творчества Достоевского, и жил главный герой романа «Преступление и наказание», находится по адресу Гражданская улица, дом 19 / Столярный переулок, дом 5 (это неподалеку от кафе – прообраза Кафе-на-Перекрестке). В угловой части дома установлен горельеф «Дом Раскольникова».

Андрюха, у нас… Конь привередливый

Мы со Славкой сидим на широком подоконнике в комнате с видом на Исаакиевский собор. Я – вполоборота в углу, а наблюдающий забрался на подоконник с ногами. Славка прислоняется ко мне спиной и вдохновенно рассказывает истории из своей жизни. Его слова подобны волнам, которые укачивают и увлекают за собой. Еще немного, и одна из этих волн накроет меня с головой. Я закрываю глаза и беру наблюдающего за плечи, чтобы удержать его, а может, удержаться самому.

– Проснись уже! Андрей, я к тебе обращаюсь!

Я нервно вздрагиваю, открываю глаза и вижу Славку перед собой. Мы вовсе не в комнате с видом на Исаакиевский собор, а неподалеку от него – на Сенатской площади.

– Слав, ты как-то понежнее, что ли, меня на другие слои вытаскивай… – растерянно бормочу я.

– Что, опять сон не досмотрел? – деловито интересуется он, склонив голову набок. – Хороший хоть сон-то был?

– Да, – с горечью отвечаю я. – Очень хороший. А тут ты…

И тут ты, и там ты, напряженно думаю я. И вообще,