Бес сознания 2 - Руслан Муха

центральным улицам, а больше передвигаюсь по дворам. Один раз даже напарываюсь на милицейский патруль, но благополучно их обхожу.

К фонтану на Красной я прихожу, как мне кажется, вовремя. Правда, часов у меня нет, но по моим внутренним ощущениям я шел не больше получаса. Идею спросить который час у прохожих я тут же отметаю. С макетом пэку лучше не привлекать ничьего внимания.

Бессонов появляется через десять минут. К фонтану он не спешит, а только бросает в мою сторону короткий взгляд. К слову, под фонтаном я тут один торчу.

Бессонов направляется к одной из скамеек, словно бы невзначай наводит на меня пэку. Ага, сразу решил проверить, кто я.

Пока он проверяет, я решаю не терять время и быстро направляюсь к нему.

— Добрый день, Аркадий, — говорю я и сажусь рядом.

Он здороваться не спешит, смотрит на меня недоверчиво и одновременно нетерпеливо. И судя по лицу, не слишком-то нравится ему происходящее.

— Имя, фамилия, отчество и статус, — чеканит он официальным тоном.

— Мое имя и статус тебе ничего не скажет, я просто посредник между тобой и осведомителем. Я пришел вместо Владимира Чернышевского. Сам он явиться не смог.

Лицо опера становится суровым и недовольным. Черт, как же он на отца-то моего похож!

— Пока не назовешь свою фамилию, имя и отчество, я с тобой говорить не буду, а сразу заберу в отделение.

То, что Аркадий Бессонов резкий и несговорчивый, это я выяснил еще при первой встрече. Поэтому решаю сразу перейти к делу:

— Завтра Андрей Кузьмич Чащовский планирует напасть на главаря опэгэ Казачинских. И планирует он убрать не только его, но и на всех, кто будет в доме. То есть: его семью и друзей, которые завтра соберутся на юбилее Ярослава Казачинского. В эту заваруху пытаются втянуть моего друга, Владимира Чернышевского. Его мать Чащовский держит в заложниках и угрожает расправой, если тот не выполнит поручение. Владимир готов пойти на сотрудничество с органами. Он сдаст вам банду Чащовских и всю информацию о Казачинских, если ему будет гарантирована анонимность, а в дальнейшем свобода.

Несколько секунд Аркадий Бессонов сверлит меня задумчивым суровым взглядом, потом строго спрашивает:

— Если это правда, почему этот Чернышевский сам не явился?

— Как я уже сказал, Чащовский угрожает его матери. Вова был вынужден уехать сейчас, потому что так ему приказали.

Бессонов закрывает глаза и устало качает головой.

— Даже если это правда, я ничего не смогу сделать, если он сам не явится. Никто не даст мне разрешение их задерживать, как и людей мне тоже не выделят. Да и Новороссийск не наша территория. Там свои следаки есть. Нужны веские основания. А тут что? По сути у меня нет ни осведомителя, ни показаний, ни свидетеля. Тебя я в расчет вообще не беру. Лутума наркомана никто слушать не станет.

Ладно, про наркомана я еще могу понять, может опер ввиду своей профессиональной деятельности на глаз умеет такое определять. Но как понял, что я лутум? Отсутствие пэку никак не подтверждает мой нулевой рейтинг. Этот вопрос я и решаю задать:

— С чего ты решил, что я лутум?

— Определил по ногтям, — нехорошо усмехается он, и по этой усмешке неясно шутит он или серьезно.

Невольно смотрю на свои руки, грязь действительно есть, а еще ногти обломанные или скорее даже обгрызенные, а не подстриженные. Черт, да он просто брал меня на понт!

Бессонов ухмыляется, когда я поднимаю глаза.

— Я не при исполнении, — говорит он, — поэтому можешь не переживать. Но и с обманкой вот так по городу ходить бы не советовал. Тебя глаза и губы выдают. Сразу видно ты крепко и давно на дегре сидишь. А эту дрянь употребляют исключительно лутумы.

Даже захотелось посмотреть на свои глаза и губы. Что-то я при первом созерцании своего облика ничего подозрительного не заметил, просто болезненная морда.

— Я больше не употребляю, — говорю я, — и разум мой чист и ясен как никогда. Так что я не поехал умом, если ты намекаешь на это.

— Вижу, что не поехал. Говоришь вполне внятно, даже удивительно, как внятно.

— Слушай, — меняю я тему, — я ведь знаю, что именно ты расследуешь преступления Чащовских. Неужели не хочется сцапать их за зад прямо во время преступления?

— Очень хочется, — соглашается он. — Вот только сам Андрей Чащовский руки как всегда марать не станет. Отправит кого-нибудь из своих зверенышей. И даже если я всех подниму, схватим мы парочку его пацанов и на этом все, они его не сдадут. Потому что знают, что на зоне им при таких раскладах не выжить. Поэтому, не вижу смысла лезть. Вот как уже случится, тогда мы и будем работать. И то, даже не мы, а Новороссийский отдел.

— Ясно, значит, когда убьют, тогда и приходите, — мрачно вздыхаю я, затем снова обращаюсь к Бессонову: — Слушай, ну я понимаю, что в рамках закона ты действовать не можешь. Но ведь я тебе сдаю их с потрохами и всех разом. Вова согласен выдать все преступления Чащовских и Казачинкских. Да и вообще, там завтра резня намечается. Неужели, зная это, ты ничего не предпримешь? Если схватишь их, предотвратишь преступление, это ж ведь как минимум повышение в звании.

— Слушай, парень, — хмурит лоб недовольно Аркадий, — что ты хочешь от меня? Я тебе, по-моему, все четко и ясно пояснил. Это не в моей компетенции.

— Я хочу, чтобы Чернышевский не участвовал в этой резне. Хочу, чтобы он вообще не был причастен никоим образом к этой группировке.

— Это, конечно, похвально, но я тебе не крестна фея, чтобы вот так палочкой взмахнул, и твой безмозглый друг, который сам влез в эту задницу, стал вдруг законопослушным гражданином.

— Значит, не поможешь?

— Странный ты тип, — вместо ответа, усмехается Бессонов, откидываясь на спинку скамейки. — Как ты вообще в это ввязался? Тоже был в банде Чащовских? Попал под обнуление?

— Да, типа того, — киваю я. — Так ты поможешь или нет?

Он молчит.

— А если я скажу, что есть вероятность, что и сам Чащовский будет в доме Казачинского в это время?

— Это точно? — заинтересованно смотрит он на меня.

— Гарантировать не могу, но есть вероятность. Тогда сможешь повязать его прямо на месте преступления. А там, сам подумай, соберется