Дочь врага Российской империи. Гимназистка - Василиса Мельницкая

class="p1">И это, по мнению Мары, жизнь⁈ Из огня виртуального меня сунули в огонь реальный. Да я вот-вот сгорю в каком-то сарае! Ни пошевелиться не могу, ни закричать. И дара своего не чувствую.

Я попыталась встать, превозмогая боль, но добилась лишь тьмы в глазах. Последнее, что запомнилось, треск падающих досок и низкий мужской голос, поминающий бесов и исчадий ада.

Глава 2

Хотелось пить.

Приятное чувство. Если меня мучает жажда, значит, я жива. Во всяком случае, хотелось в это верить.

А вот боли или иного дискомфорта я не испытывала. И это странно. Если меня избили и бросили в огонь, должны остаться синяки и ожоги? То есть, не у меня, а…

Нет, уже у меня. Беседу с богиней Марой я помнила ясно и четко.

Как и то, что зовут меня Яромила Морозова, и мне семь лет от ро…

Стоп! Как… семь? И имя… имя… и мое, не мое! Одновременно!

Я распахнула глаза, забыв, что хотела притворяться спящей до того момента, как приведу мысли в порядок. Впрочем, в комнате никого и не было.

Или в палате? Светлые стены и потолок, широкое окно без штор. Стекла снизу закрашены светлой же краской. Пустая кровать у окна. Вторая — моя, у противоположной стены. Все это я смогла рассмотреть при свете тусклой лампы, стоящей на тумбочке у кровати. За окном — ночь.

Почему я решила, что это палата? Я ведь как-то лежала в больнице. Там на окнах висели жалюзи, на стене — телевизор, и кровати были другими, и тумбочки. Может, из-за запаха? Он больничный, лекарственный, замешанный на ядреной хлорке. Или, потому что Яромила здесь не впервые.

Яромила. То есть, я.

Я посмотрела на свои руки. Маленькие, детские, с неряшливо обломанными ногтями на тоненьких пальчиках. Ощупала лицо, хоть это и не помогло мне представить, как я выгляжу.

Меня все так же мучила жажда, а ощущение нереальности происходящего… притуплялось.

Яромила Морозова. Семь лет. И… всё. Кто я? Кто мои родители? Как я попала в горящий сарай? Ничего из этого я не помнила. Вернее, не знала. А моя прошлая жизнь… ускользала.

Как меня звали? Яромила? Возможно. Но не Морозова, нет. И уж точно я не была ребенком. Возраст? Двадцать пять. Или двадцать семь? Я попыталась сосредоточиться. Кем я была? Ведьмой. Определенно. Но дар приходилось скрывать. Я — медсестра? Нет, но… связь с медициной… Провизор! Профессия позволяла мне варить зелья, не вызывая подозрений. Я жила… жила… одна? С родителями? С мужем?

Я потерла виски. Странные ощущения. Будто воспоминания стираются. Но не все. Все, связанное с ведьмовским даром помню хорошо. И казнь. И беседу с Марой. Возможно ли, что все это привиделось Яромиле Морозовой? Приснилось?

Нет. Я не ощущала себя ребенком. Скорее, сумасшедшей.

Хотелось пить. И еще — взглянуть на себя в зеркало.

Босые ноги коснулись холодного пола. Тапочек у кровати не оставили. А одета я в пижаму из тонкой ткани в цветочек: штаны на завязочках, на рубашке не хватает пуговицы.

Дверь не заперта. Я выглянула в пустой длинный коридор. И темный. Вдалеке светилась единственная лампа. Кажется, на медсестринском посту.

Мне туда.

Шла я осторожно, прислушиваясь. И не сказать, что страшно, просто все еще непонятно, чего ждать от этого места. Впрочем, страшно тоже. Неизвестность пугала.

— … ребенок, — донесся до меня приглушенный мужской голос. — Она не может отвечать…

Конец фразы я пропустила мимо ушей, обрадовавшись, что понимаю говорящего. Сомнения были, все же мир другой, если верить Маре. Насколько он похож на мой, я не знала.

Я пошла на голос, и вскоре остановилась перед дверью с надписью «Ординаторская». Значит, и читать на местном языке я умею.

— И все же, я настаиваю. — Мужской голос теперь звучал четче. — Это нарушение… — Пауза. — Да о чем вы! — Пауза. — Нет. Я составлю отчет и отправлю жалобу. — Пауза. — Да.

Кажется, мужчина говорил по телефону. Я потянула за дверную ручку, намереваясь войти в ординаторскую.

— Ты почему не спишь?

Я взвизгнула от испуга. Хотя, нет, не я, а маленькая Яромила. Я же мысленно поморщилась, так мне не понравился собственный голос. Тоненький, писклявый.

— Не шуми, — строго сказала незаметно подошедшая медсестра. — Из какой ты палаты?

— Я… — С этим кошмаром надо что-то делать! Я откашлялась. — Я пить хочу. Сильно.

Получилось так себе, но все же лучше, чем писк полудохлой мыши.

— Погоди… Ты из седьмой, что ли? — медсестра ахнула. — Зачем встала? И… как⁈

— Что тут происходит?

На шум вышел мужчина, чей голос я слышала из-за двери.

— Вот, Николай Петрович, ваша пациентка, — несколько растерянно произнесла медсестра. — Разве она не должна спать после того, как…

— Мария, — сердито перебил ее Николай Петрович. — Разве не ты должна следить за порядком в отделении? Вечно вы спите на дежурстве!

Николай Петрович хоть и выглядел грозно, но мне страшным не показался. Он был немолод. Если время течет здесь так же, как и в моем мире, то навряд ли ему меньше пятидесяти. Немного седой, с первыми морщинами на круглом лице, в круглых же очках и белом халате, он чем-то напомнил мне… доктора Айболита, доброго персонажа из детской книжки. Правда, доктор Айболит лечил зверей.

Странно. Я помнила сказку, но не могла понять, кто ее читал: я в прошлой жизни или маленькая Яромила в этой.

— Мила, детка, ты чего-то хотела?

Николай Петрович наклонился ко мне, взял за плечо, и промелькнувшее воспоминание исчезло без следа.

— Воды, — вздохнула я.

И поджала босую ногу. Все же пол холодный.

— Мария, подогрей молока, добавь туда ложку меда и принеси в палату. Мед в шкафу, в ординаторской.

— А молоко у нас из крана идет, вместо воды! — всплеснула руками Мария.

Николай Петрович бросил на нее такой взгляд, что даже у меня по коже побежали мурашки.

— Сейчас все сделаю, Николай Петрович, — пробормотала Мария, бросаясь прочь.

— Хватило бы воды, — сказала я, глядя ей вслед. — Правда, очень пить хочется.

— Молоко сейчас полезнее.

Николай Петрович вдруг подхватил меня на руки.

— Я сама…

— Босиком. Простудишься, — коротко произнес он, размашистым шагом идя по коридору. И добавил, уложив меня на кровать: — Лучше бы ты не вставала, Мила. Вот же кнопка вызова