Замечательный предел - Макс Фрай

class="p1">– Да, четвёртого здесь уже втиснуть некуда. Ничего, в мире много прекрасных дворов. Причём практически в каждом обитаемом мире. Наверное, любая цивилизация однажды приходит к концепции специальной территории рядом с домом, чтобы было где посидеть, покурить вечерком. В ТХ-19, насколько я помню, есть Мировое Дерево, сквозной персонаж многих космогонических мифов, кто только до него ни додумался…

– Не зря, между прочим.

– Да. Но я бы, будь моя воля, создал бы миф про Мировой Двор, пронзающий все пространства, вмещающий сразу всё. И чтобы при этом там старики сидели на лавках, дети выгуливали собак, пахли липы, скрипели качели, цвели маргаритки, дремали в лучах сверхновых коты, летали метеориты, и что ещё там бывает в космосе. Сама придумай, я астрономию не учил.

– Коты будут против. Скажут, сам валяйся в лучах своих сверхновых, а мы пошли.

– Имеют полное право. На то и коты, чтобы вносить поправки в космогонический миф. Ты мне лучше скажи, сколько ещё Виталиков надо нарисовать в этом городе? Чтобы стало совсем хорошо?

– Понятия не имею, – улыбнулась Юрате. – Инструкций не выдали. Ты учти, мы с тобой пока почти в одинаковом положении. Вместе в тумане хрен знает куда бредём.

Стоило ей сказать про туман, как тот сразу начал сгущаться. Зимний поземный виленский туман, который долго не замечаешь, пока он стелется по обочинам и прячется по углам, а потом вдруг оказывается, что уже давно идёшь по колено в тумане, таком густом, словно с неба упало облако, земли под ногами не разглядеть. Миша больше нигде такого не видел. Только здесь.

Когда туман поднялся почти до пояса, Юрате замедлила шаг и взяла его за руку. Миша, как говорят в таких случаях, чуть не умер от счастья, хотя на самом деле, это было больше похоже на «чуть дополнительно не воскрес».

– У таких как я, – сказала Юрате, – бывает начало. Как детство у человека. И как человеческим детям, нам нужно, чтобы рядом был кто-то взрослый. Учитель и опекун. Парадокс заключается в том, что нас никто опекать и учить не может. Мы не похожи один на другого, как не похожи ветер, вода, невесомость, мечта и огонь. Близость между нами возможна только на равных, когда позврослеем и в силу войдём. Но мы ничем не можем помочь друг другу в самом начале, на первых порах. Чужой опыт для нас практически бесполезен, просто потому что не наш. Опекать и воспитывать любого из нас может только тот, кем он сам когда-нибудь, спустя много вечностей станет. Совершенное, бесконечно могущественное существо. Для которого время – вообще не проблема. Не говоря уже о расстоянии и обо всём остальном. Я понятно?

Миша пожал плечами, кивнул, улыбнулся, отрицательно помотал головой.

– Чокнуться можно, – наконец произнёс он, с удивлением обнаружив, что вполне способен разговаривать вслух.

– Значит, примерно понятно, – кивнула Юрате. – Ну, хорошо. Я, по нашим меркам, ещё совсем молодой, молодая, молодое, неумелое существо. Естественно, я себя опекаю. Опекал, опекала; смешная всё-таки штука глагольные окончания: я говорю тебе правду, а грамматика хоть в мелочах да врёт.

– Кстати, – оживился Миша (Анн Хари), – в нашем языке такой проблемы не существует. Кроме мужского и женского рода у нас есть нейтральный. Не средний, ни в коем случае не «оно». Употребляется, когда пол того, о ком, или с кем говорят, в данном случае не имеет значения. То есть, гораздо чаще, чем «он» и «она». Это не только удобно, но и очень красиво. Многие интересные тонкости можно не впрямую словами, а деликатно, грамматически передать. Например, если я рассказываю, как с кем-то встречался, нейтральный род означает, что речь не о романтическом свидании. И одновременно, в исключительных случаях это может оказаться признанием – я так сильно люблю, что на всё остальное плевать.

– Красиво, – согласилась Юрате. – Ну, вам и нельзя иначе. Язык должен быть очень точным, если не оставляет возможности врать.

– Я тебя перебил, – спохватился Миша. – Это на нервной почве, прости.

– Да не страшно. Если уж начала рассказывать, с толку меня не сбить. Так вот, как у всех молодых и неопытных, у меня был лучший в мире учитель, источник сил и опора, мой идеал и смысл. Так было, пока из совокупности моих дел и внешних обстоятельств следовало, что я сбудусь, справлюсь, сделаю всё как надо, проживу сколько требуется и однажды стану этим бесконечно могущественным, непостижимым для сегодняшнего меня существом. А когда моё будущее отменилось вместе с моей реальностью, некому стало меня опекать. Это самое страшное из всего, что со мной случилось. Даже не сама перспектива скорой окончательной гибели, а прижизненная разлука с тем, без кого и чего невозможно быть. С собственным смыслом. С той бездной и вечностью, которой мы сами становимся на каком-то этапе пути. С бесконечной любовью, из которой мы, молодые и взрослые, в настоящем и будущем почти целиком состоим.

– Капец, – вырвалось у Миши, хотя он дал себе честное слово больше не перебивать.

– Да, – согласилась Юрате. – Я была уверена, он. Несколько лет назад художники из Финляндии сняли видео про последние десять минут последнего часа Земли[16]. Не знаю точно, как они это сделали, вроде бы, анимация, но выглядит, как документальная съёмка. Ты случайно не видел? Ай, да конечно не видел! Ты же сюда не на выставки, а за книгами приходил. Ничего, наверстаешь. Пришлю тебе ссылку. Обязательно посмотри. Узнаешь две важные вещи: насколько крутым здесь бывает искусство и как я жила в последнее время. Кстати, понятия не имею, сколько. Сорок лет? Двести? Год? Восемнадцать? Три? Любая версия может быть правдой. Даже что всего один день. Свидетельства и факты – иллюзия, память – тем более. И время тоже иллюзия. Не на что опереться. Слишком зыбкое всё.

– Мне уже даже твоё видео смотреть не надо, – вздохнул Миша. – Чувствую себя так, словно пришли мои последние десять минут.

– Обойдёшься! Ты мне нужен живым. Дел страшенная куча. Потому что я продолжаюсь. Оказалось, я опять вечно есть. Просто связь ненадолго нарушилась. По техническим, как говорится, причинам. Умирающая реальность неспособна вместить то, чем я стану. Для него ничего тут нет.

– Как – ничего? – опешил Миша. – Ты сейчас живёшь здесь. ТХ-19, при всех своих недостатках, не наваждение, а совершенно реальное место. Даже слишком реальное; собственно, в этом корень их бед и проблем. Общеизвестно, что чем плотнее материя, тем жизнь тяжелей.

– Плотность здешней материи – тоже иллюзия, – отмахнулась Юрате. – Эта реальность только кажется убедительно прочной. Но мало ли, что кому кажется.