Здесь, на знакомых тротуарах... - Денис Георгиевич Кащеев

чуть ли не извиняющейся формулировкой: «Девочка вы хорошая, даже жалко отсеивать, но такой типаж нам в этом году не нужен!»

Типаж как типаж вообще-то. Фигурка, может, и смотрится хрупкой, но все положенные выпуклости в наличии. Лицо чистое, носик самую малость вздернут – однако все говорят, что это ее ничуть не портит. А волосы так и вовсе хороши – густые, волнистые, золотистые, но не в крикливую рыжину…

Ну, не нужен – так не нужен, тут уже ничего не попишешь. А кому-то, может, именно такой кровь из носу необходим! Вот Чеширскому, например! Не просто же так ее здесь от второго тура освободили! Значит, «типаж» не подкачал – и дальше уже все зависит только от нее самой.

И она справится! Обязательно справится! Всем им докажет, что была права!

К страшному Машиному сожалению, среди тех, кто выступал против ее затеи с театральным институтом, громче всех звучали голоса ее собственных родителей. Маму до полусмерти пугала перспектива отъезда доченьки в далекую и во всех смыслах опасную Москву – и где-то девушка даже могла это понять, хотя и не принять. Отец же попросту считал, что актерство – профессия никуда не годная, другое дело – юрист или, например, экономист, в крайнем случае – учитель или врач… Но и оба хором упирали на сумасшедший конкурс в творческие вузы – шутка ли, более двухсот человек на место!

Столь высокая конкуренция Машу, конечно же, тоже несколько смущала. Вот только, в первый раз выйдя на сцену еще в седьмом классе, в школьном спектакле, с тех пор она разве что не ночевала в молодежной театральной студии при местном дворце культуры и иной судьбы для себя попросту не видела.

Но, как оказалось, двум самым родным ей людям было на это глубоко наплевать. Впрочем, и она сдаваться не собиралась.

Начались бесконечные скандалы.

Нет, поначалу ее просто уговаривали. Потом начались разного рода угрозы. И шантаж, типа: «В могилу меня свести хочешь?!» В какой-то момент Машу отлучили от карманных денег – собственных доходов у нее, сосредоточенной на подготовке к поступлению, не имелось. Равно как и хоть сколько-то существенных сбережений. Все, что было у девушки ценного, помимо головы на плечах («пустой как барабан», по последней версии отца с матерью) – пара старинных брошек с тусклыми камешками, золотой браслетик и непонятного металла цепочка, подаренные когда-то бабушкой чуть ли не в тайне от остальных членов семьи. С этими немудреными сокровищами Маша и выскочила за дверь во время очередной шумной ссоры с родителями. Продала бабушкины подарки с рук – наверняка здорово продешевив, но вырученного хватило и на билет в столицу, и на местечко в хостеле, и потом – на порцию корейской лапши в день.

В правилах поступления девушка вычитала, что несовершеннолетие – восемнадцать Маше только должно было исполниться – подать документы никак ей не помешает. Так и оказалось. В приемной комиссии ее, правда, предупредили, что потом, в случае успеха, на зачисление таки потребуется согласие родителей.

– Не потребуется! – улыбнулась тогда сама себе девушка, пряча в сумочку паспорт – день рождения у нее был 8 июля.

То есть к потенциальному зачислению все уже по-любому оказалось бы шито-крыто!

Оставалось поступить…

– Арефьева! – выдернул Машу из пучины неуместной задумчивости голос кого-то из Комиссии. – Вы начинаете. Остальные пока присаживайтесь.

Вызвали не ее – другую девушку из их десятки – но всяко пришла пора собраться с мыслями. Нет, не повторить про себя программу – Маша уже знала, что это ей может только навредить. Но внутренне настроиться следовало – ну и стоило внимательно посмотреть, как реагируют преподаватели на других читающих.

Девять абитуриентов расселись на стульях вдоль стеночки, девушка же, фамилию которой назвали, встала перед Комиссией. Эту Арефьеву – высокую, длинноногую, очень стильную – Маша смутно помнила по первому туру. Правда, тогда, кажется, та приходила с другой, более пышной прической – сейчас ее волосы были убраны в тугой хвост.

– Приступайте, – кивнули приглашенной «к барьеру» девушке из-за стола – сделал это снова не сам Чеширский, тот на нее разве что мельком глянул, а его сосед справа.

Арефьева начала с классики – как говорят, беспроигрышный вариант – со «Светланы» Жуковского. Голос у чтицы был сильный и красивый, а слова она будто не в строчки складывала, а живую картину ими рисовала! Маша самым натуральным образом заслушалась, забыв обо всем – и даже вздрогнула, когда Чеширский девушку внезапно прервал, та умолкла, и чары развеялись.

И тут началось.

– Милочка, вы вообще понимаете, куда поступаете? – процедил вдруг через губу Мастер.

– Э… В театральный… – понятно, растерялась от такого оборота Арефьева.

– Вот именно – в театральный! – менторским тоном бросил Василий Рафаэлевич. – И какого, спрашивается, лешего вы приперлись поступать в театральный с такими ушами?! Кого вы собираетесь с ними играть? Чебурашку?

Абитуриенты сдавленно ахнули. Да что там абитуриенты – даже над Комиссией, кажется, пронесся недоуменный выдох.

Маша непроизвольно подняла глаза на обескураженную Арефьеву. Гм, обычные уши! Да, немного оттопыренные, но ничего такого прям уж чебурашечьего! С другой прической было бы и вовсе незаметно – хвост этот сегодняшний девушку, конечно, немного подвел…

– Что молчите? – и не думал между тем оставить свою жертву в покое Чеширский. – На сцене тоже будете молчать? Так сказать, ушами хлопать – будто слон?

Лица несчастной девушки Маше со своего места сейчас не было видно, но плечи у той явственно задрожали.

– Дома надо было плакать, перед зеркалом! – хмыкнул безжалостный Чеширский.

Это для горемычной Арефьевой, похоже, оказалось уже чересчур – сорвавшись с места, она опрометью выскочила в коридор.

На какое-то время в аудитории воцарилась гнетущая тишина.

– Кто правильно ответит на вопрос, чему мы с вами только что стали свидетелями, автоматом пройдет на коллоквиум, то есть может считать себя без пяти минут зачисленным! – с расстановкой проговорил затем Василий Рафаэлевич, обводя оставшихся девятерых абитуриентов насмешливым взглядом. – Но станете пороть чушь – сразу и вылетите вслед за столь спешно покинувшей наше общество сударыней! – предостерег он тут же. – Ну, никто не хочет рискнуть?

Не сказать, чтобы версии у Маши не имелось – как раз была – но, содержавшая в себе не слишком лестную характеристику лично Мастера, а потому едва ли та, что Чеширский пожелал бы услышать и вознаградить