Дом бурь - Йен Р. Маклауд

таковая оказывалась чересчур высокой, и рыжая голова, с которой не сводили глаз собравшиеся, покачивалась в знак отрицания. Но зерно есть зерно, и Натан хранил его за свой счет, пока не отыскивал время и силы, чтобы доставить на мельницу и смолоть. Он всегда считал себя трудолюбивым, но в тот сезон и последующие превзошел собственные понятия о трудолюбии. Парусиновые крылья мельницы вертелись с небывалым усердием, и постоянно находилась новая работа, и даже сильного ветра не всегда хватало. В те дни, когда дул умеренный восточный или пронизывающий северный ветер, Натан ловил себя на том, что все равно с досадой поглядывает на медленный ход лопастей. Найти на каком-нибудь крючке в сарае ветер, который был бы достаточно близок к тому, что и так дул, было совершенно новым навыком, который мельник осваивал изо всех сил. В те дни, когда у него все получалось, на мельнице все вертелось и гудело с такой скоростью и напором, каких он ни разу в жизни не видел. Это было захватывающе, и нужды множества механизмов заставляли его петь, пока не заканчивались силы и не пропадал голос. Но иной раз ветра яростно сражались между собой, и балки скрипели, подшипники скрежетали, а крылья болезненно стонали. Нагрузки неизбежно увеличивали износ деталей, поэтому на ремонт приходилось тратить намного больше денег и сил.

Холодными зимними ночами, когда еще оставалось зерно, нуждавшееся в помоле, или мука, которую надо было каким-то образом подсушить, прежде чем выставить на продажу, Натан устало плелся к столу, бухгалтерским и заклинательным книгам, над которыми сидели многие поколения Уэстоверов, включая его отца. Однако перо дрожало в руке, легкие болели, и красные цифры упрямо не сходились с зелеными. Когда-то ему бы и в голову не пришло бросать работу недоделанной, но теперь он ковылял к своей койке, чтобы поспать несколько часов, а разноцветные чернила продолжали воевать друг с другом. Ему снились бури из цифр, или мельница сама превращалась в бурю, и он понимал, что над Линкольнширом больше никогда не всколыхнется воздух, если не запустить ее парусиновые крылья.

Натан почти ничего не слышал в ответ в тех редких случаях, когда упоминал торговца ветрами в разговорах с другими мельниками. Приходил ли этот человек к ним в такие же тихие жаркие дни, как и к Натану? Судя по всему, нет. Существовал ли только один торговец ветрами или их было несколько и они состояли в какой-то гильдии? Откуда он взялся – и, если на то пошло, из какой материи были сделаны его ветра?

Настал безжалостно жаркий день. Мельница стонала и поскрипывала, и кости Натана ныли от тоски по тому времени – оно как будто завершилось совсем недавно, – когда зерна было слишком много, а часов в сутках вечно не хватало, чтобы его перемолоть. Этим летом ему пришлось сдерживаться во время торгов, помня о необходимости вовремя расплатиться с банком, а телеги доставляли зерно на холм Берлиш не так регулярно и в меньших количествах. Фермеры отводили взгляды и не говорили Натану, что происходит, но улики были налицо – точнее, в долине, откуда сквозь марево доносились гул и грохот. Неужели люди могли работать в таких условиях? И без паровой машины вокруг царило настоящее пекло. Натан вытер лицо. Закашлялся, сплюнул и каблуком ботинка втоптал кровавую мокроту в сухую землю. Не далее как на прошлой неделе в Гейнсборо он обедал в одной из гостиниц вблизи от рынка, прежде чем сесть на поезд, доезжавший теперь до самого Бервелла, всего в пяти милях от Стагсби. У булочки был привкус песка и серы. Он выплюнул откушенный кусок.

Вдалеке прогудел локомотив, волоча за собой шлейф пара. Где-то раздался свисток. Натан кашлянул. У него не было зерна для помола, но все равно захотелось отпереть сарай и выпустить оставшиеся ветра, просто чтобы стало легче дышать, чтобы почувствовать прохладу, когда они обовьют его руки…

Серая мерцающая тень появилась из долины, и она была слишком сутулой и одинокой, чтобы сердце Натана забилось быстрее. Он вспомнил свой страх и волнение в те времена, когда хозяином мельницы был отец и каждое заклинание было новым, каждый порыв ветра свежим и юным. И все же было приятно думать, что кое-что не изменилось, и он почти улыбнулся торговцу ветрами, почти пожелал ему доброго дня.

Мужчина взмахнул своим старым плащом. Казалось, он вздрогнул, вглядываясь в жаркий, сухой горизонт.

– Тяжелейшие времена настали, да?

Натан пожал плечами. Почти каждый фермер, приезжая сюда, говорил ему что-то в этом духе. Обычно дальше следовало повествование о том, что его ставка им не по карману, и соглашаться с ними вряд ли было в интересах Натана. И все-таки мельник против собственной воли кивнул. Времена и впрямь настали хуже некуда.

– У меня есть сотня испытанных средств… – Торговец ветрами снял с плеча мешок, и в нем было все: множество завязанных узлом тряпиц, неимоверно красивых, особенно в такой день. Бури, ветра и ветерки роились над мешком тысячью беспокойных штрихов, синих, черных и серых. Натан умел торговаться, и, Старейшина свидетель, он был не в том положении, чтобы пускаться во все тяжкие, но что-то в нем всколыхнулось, взволновалось, потянулось к мешку. И… было ли это его собственное хриплое дыхание или сама мельница жалобно застонала?

Натан едва слышал болтовню торговца ветрами о своем товаре. Уж кому-кому, а мельнику не надо было рассказывать о поэзии небес. Он взял связку просмоленного пенькового каната, в котором притаился северный ветер, прилетевший вовсе не с севера, и ощутил щемящее блаженство, когда тот закружился рядом; затем мягкую бечевку с юго-западным ветром, явившимся из некоего места далеко за пределами юго-западного горизонта. Его дыхание в лицо было ласковым и теплым, как поцелуй. Натан отнес их все, одной копошащейся охапкой, в свой каменный сарай и развесил на железных крючках, где они шуршали и колыхались, требуя свободы. Это была приятная, восхитительная работа; поди знай – он владел этим бураном, завязанным в тугие узлы, или буран владел им; и Натан осознал, что его больше не волнует, сколько ветров на самом деле нужно и сколько он может себе позволить. К тому времени, когда он закончил, не осталось ничего, кроме самого мешка, и, если бы торговец ветрами предложил, мельник купил бы и его.

Натан вспотел и тяжело дышал. Он то содрогался от жара, то трясся в ознобе. Сколько же пришлось отдать за это изобилие? Он не помнил. Да и какая теперь разница. Но в тот же миг,