Чай со звездным сиянием. Книга 2 - Марта Льян

джинну окончательно – прошло слишком мало времени, да и держать чайник подолгу было больно, хотя ладони уже перестали саднить.

Эсси взяла свою кружку: звезды… Стоило бы догадаться. Кадер заваривал этот чай не так уж и часто, но каждый раз знал, зачем он это делает.

Дирк тихо попросил ее: «Передай». Эсси выбрала ближайшую, заполненную почти до краев. Лепрекон укоризненно покосился на ундину, но промолчал: не хватало еще залить диван и одежду!

Уилл, как всегда, легонько болтал свою кружку – она, как и те, что достались Эсси и Кадеру, была наполнена не под завязку – наблюдая, как звезды движутся по кругу. Не дожидаясь, пока сине-сверкающая карусель остановится, он шумно отхлебнул, после чего полюбопытствовал, обратившись к джинну:

– Слушай, а как ты вообще изобрел этот чай со звездным сиянием?

– Это был не совсем я, да и «изобрел» – слово слишком громкое. Это одна из маминых историй-легенд. Я очень любил ее раньше, да и сейчас любить не перестал.

Все с интересом уставились на джинна. Закон любопытства в действии: раз уж начал – рассказывай до конца. Кадер немного помолчал, задумавшись, а потом полилась история: медленная, теплая, сиропом по пахлаве, млечной рекой во мраке.

– Говорят, кто выпьет ночью студеной чистой воды, в которой отражается звездное небо, вмиг исцелится от всех ран, душевных и телесных. И будет он нести другим свет и радость, ведь звезды засияют внутри него самого.

Он улыбнулся, вспоминая прошлое: такое яркое, но уже безвозвратно ушедшее.

– Я тогда ужасно старался: ночами охлаждал воду в кувшинах, выбирая те, у которых горлышко пошире, чтобы точно звезды поймать. Конечно, это была лишь легенда: все равно я потом и грустил, и болел – мы от этого никуда не денемся. Но я не сильно расстроился: у меня были слишком счастливые детство и юность, чтобы тосковать по подобным вещам. А потом… Потом я повзрослел, мамы не стало, и я переехал сюда.

Кадер аккуратно поставил чашку на столик.

– В пустыне вода – ресурс редкий. А здесь, в большом городе, где четверть года пасмурно и льют дожди, а облачность – и того чаще, где лучи прожекторов затмевают небесные светила, здесь другого не хватает.

Он тихонько вздохнул:

– Здесь не хватает звезд.

Все понимающе опустили глаза.

– Так я и создал чай со звездным сиянием. Чтобы кусочек ночного неба всегда был в кружке у меня и у всех, кто по нему тоскует. Чтобы, держа звезды в руках, мы не забывали про звезды в душе.

* * *

Ко сну готовились тоже без лишних слов: разве что Дирк начал нудеть из-за зеленого одеяла. Видите ли, он не любит зеленый, потому что это дурацкий лепреконский стереотип. Ворчание длилось недолго: после того, как Уилл предложил спать на голом диване, снова настала тишина. В доме остались лишь небольшие пятна света: лампа в кухонной части да огоньки на елке.

Все, кроме Эсси, забрались под одеяла: от усталости и пережитого слипались глаза. Пожелав каждому доброй ночи, ундина уже направилась было наверх, но ее взгляд вдруг упал на голубую гавайскую гитару, которую она хранила у лестницы.

Руки сами потянулись к инструменту: так будет правильно. Сейчас зазвучит мотив, и этот день уйдет окончательно. Она сама прогонит его, чтобы всем стало легче.

Эсси аккуратно устроилась в кресле, подтянула к себе ноги и прикрыла глаза, вспоминая слова. Первое осторожное касание, второе – и вот, капля за каплей, весенним дождем зазвенели строки.

Мир вокруг словно перестал существовать. Ее пальцы ловко перебирали струны, и приятный перезвон рассыпался по комнате, словно звезды по небу. Эсси тихонько пела, и ее голос – чистый, как горный ручей, мягкий, как трава по весне, заполонил все вокруг до последнего уголка. В нем не было ни страха, ни неуверенности – лишь искреннее желание успокоить и исцелить. Пусть уйдут плохие воспоминания, пусть затянутся раны в душе и на теле, пусть будет только это мгновение и вера в лучшее.

Зажигаются звезды – яркие огоньки,

Снег разлился вокруг как свежее молоко.

Лунный свет невзначай коснется моей руки,

Ежевичное небо близко, но далеко.

Ветер тоже устал, запутался в ветках ив

У воды. Эти ночи зимние все темней,

Даже сосны и ели, ветви к земле склонив,

Спят под белым плащом. Не спят лишь Дунай да Рейн.

Лед не сможет сковать их. Явно не в этот раз,

Каждый русла изгиб опасен и серебрист,

Ты боишься, не спишь, и сердце твое подчас

Бьется вместе с водой на тысячу ярких брызг.

Да, сейчас – тяжело, волнительно, не уснуть,

Но не бойся, нырни в звенящую реку снов.

Заплутавший во тьме найдет пусть заветный путь,

Виноватый – прощен, кто связан – свободен вновь.

Бесконечная ночь пусть канет в небытие,

День на прибыль теперь, а страхи – уходят вдаль,

Будет солнце и утро. Так было десятки лет

И веков. За окном снежинки танцуют вальс.

Засыпайте, а горы будут хранить ваш сон,

Они старше людей и старше любых из нас.

Над домами звенит фарфоровый небосклон,

Через край льются звезды. Каждая – как алмаз.

Пусть баюкает песня вас, как волна – понтон[8],

Будет лето, где ветер треплет монетки пижм,

Все напасти и беды наш не затронут дом,

Все пройдет, а сейчас —

поверь мне и просто

спи.

Уиллу чудилось, что кровать под ним превращается в воду – теплую, пронизанную летним солнцем – и он мерно покачивается на волнах, смотря наверх, на зеленый лиственный полог, через который пробиваются золотистые лучи. Он вспоминал соленые морские волны и разноцветные пляжные домики[9], где некоторые семьи хранили свой летний скарб: зонты, мячики, весла. Он вспоминал путешествие по Эйвону[10] на лодке-плоскодонке[11], выгнутые спины каменных мостов, светлые майские дожди. Цветущие ветви сирени, склонившиеся над озером, рыжие пенни[12] в фонтанах, большие теплоходы на Темзе… Видения сменяли друг друга, пока сон, как теплый плед, не окутал его окончательно.

Ундина отложила инструмент и, подойдя к Уиллу, легонько коснулась его плеча, а затем поправила подушку. Она провела рукой по