Земля мечты. Последний сребреник - Джеймс Блэйлок

– Хочешь хлопьев?

Она посмотрела на стол, дружески подмигнула тетушке Наоми и сказала:

– Да, пожалуй. На вид очень вкусно.

Эндрю достал еще одну пиалу и ложку. Предупреждая ее желание, он достал коробку «Грейпнатс» и наклонил над ней голову. Она улыбнулась и кивнула, потом зевнула, прикрывая рот рукой.

– Мы с тетушкой Наоми обсуждали тайны сухих завтраков, – сказал Эндрю.

– Она в этой области большой авторитет.

Несколько минут он ели молча, в кухне стояла тишина, раздавался только звук скрежета ложек по фарфору пиал. В какой-то момент в кухню вошел кот, огляделся. Эндрю наклонился и погладил его, потом поставил свою пиалу на линолеумный пол. Он уже почти сьел хлопья, но сладковатое молоко заполняло пиалу до половины. Кот понюхал содержимое пиалы, потом сел и принялся лакать, прерываясь время от времени, чтобы оглядеться, словно в раздумье о том, почему это не завел такую практику в регулярном порядке и раньше.

– Я закончила, – сказала тетушка Наоми. Она встала и оперлась на свою палку. Выглядела она опасно худой, с ее резко очерченными скулами и аристократическим лицом, по которому было видно, что когда-то она была пугающе красивой. Эндрю поразило ее сходство с Розой. Обе они были высокие и аристократичные, словно происходили из королевской семьи в горах Богемии. Но если Наоми выглядела ухоженной и подтянутой, то Роза была немного растрепанной и простоватой. И если такими были они в его восприятии, то он себе казался немного похожим на тыкву.

– Это было прелестно, – продолжила тетушка Наоми. – Может быть, мы еще так встретимся. Сегодня вечером я чувствую себя гораздо лучше. Лучше, чем когда-либо за последние тридцать лет. У меня словно тридцать лет была горячка и вот кончилась. Спокойной ночи, Розанна, Эндрю.

С этими словами она поковыляла прочь, отрицательно покачав головой Розе, которая хотела было помочь ей подняться по лестнице. Роза не стала настаивать.

– Пора спать, как ты думаешь? – спросила она, улыбаясь Эндрю. – У тебя был трудный день.

Эндрю пожал плечами. Вот в чем была истина.

– И у тебя тоже, – сказал он.

– Поэтому-то я и спала. Ты работаешь на износ, борешься с обстоятельствами. Перестань столько думать. Спи подольше. Почему бы тебе не ходить почаще на рыбалку? Ты помнишь, как мы прежде вставали пораньше, а с рассветом уже были на пристани? Почему мы оставили это занятие?

– Ты ведь не имеешь в виду начать завтра. И с рассветом?

– Нет, не завтра. Но когда-нибудь.

– Когда-нибудь, – сказал Эндрю. – Я никак не думал, что тебе еще нравятся такие вещи.

– Тогда перестань думать, как я уже сказала. Это не приносит тебе никакой пользы. Ты полон каких-то ожиданий – тебя заботят вещи, которые еще не случились и, может быть, не случатся никогда. Ты измотал себя, готовясь к встрече с увертливыми фантомами. Тебе незачем хитрить со мной. Ты ведь это знаешь, правда?

– Конечно, – пробормотал Эндрю, не в силах сказать еще что-то. К тому же он сам все понимал. А вот чего он не знал: почему ему так часто не удавалось это запомнить.

– Ты, вероятно, права. – Он встал, взял пиалы, налил в них воду и поставил в раковину. – Смотри, – сказал он. – Беру бумажные полотенца. Видишь, какой я послушный?

Он оторвал два полотенца, вытер руки и бросил полотенца в мусорное ведро. Роза покачала головой, глядя на него с напускной серьезностью.

Он вдруг почувствовал ужасную усталость. День был долгий. Роза пошла следом за ним, а он заглянул в библиотеку, чтобы выключить лампу для чтения. Импульсивно прочел ей несколько строк из книги, а она взяла ее у него и прочла еще немного про себя, потом поставила книгу на полку и выключила лампу, после чего они оба направились в спальню.

Книга вторая. Нельзя судить, что нужно

Нельзя судить, что нужно. Жалкий нищий

Сверх нужного имеет что-нибудь.

Уильям Шекспир. «Король Лир»[56]

Глава 6

Пусть Иаков меньше порадуется Пикше, принесшей эту монету Господу Богу и Петру.

Кристофер Смарт. Jubilate Agno[57]

По большому счету перемены в Ванкувере вызвали у него интерес, в особенности изменения в Гэстауне[58]. Каждый второй магазин был испохаблен туристическими товарами, керамическими куколками и сувенирными тарелками, идиотскими тотемными шестами, каких не существовало в природе, паромами из кастрюльного металла – сувенирной мечтой путешественника, который предпочитает обезличенную чистую набережную тому, что являло прежде собой темную и мрачную реальность. К самому этому месту Жюль Пенниман был безразличен, правда, он предпочитал стерилизованный мир, все морщинки из которого выглажены утюгом. Омертвляющая, стандартизированная пустота новой, привлекательной для туристов набережной принадлежала к тем реалиям, к которым он относился одобрительно. Набережная стала местом без души, мелководьем поверхностей и зеркал. Впрочем, некоторые из старых магазинов остались – несколько книжных и баров – они со временем тоже будут модернизированы и причесаны. И чем скорей, тем лучше.

Его встреча с Августом Пфеннигом была интересной. Пенниман не стал тратить слова даром, он закончил свои дела с Пфеннигом и исчез, вся эта история напомнила ему его встречу с Ауреусом в Иерусалиме. Он приехал на юг, сел на челнок до Вэшон-Айленда, где у него оставался час до отхода другого челнока – на Сиэтл. Его самолет вылетал из Сиэтла в Такому через четыре часа.

В пятидесяти ярдах у основания холма стоял его взятый в аренду лимузин, водитель которого тряпкой счищал пыль с крыльев. Пенниман сел на табурет-стремянку, предварительно положив на нее развернутый носовой платок. Табурет стоял рядом со ржавым побеленным металлическим сараем, который здесь назывался заправочной станцией, на грязном асфальте стояли две колонки, а за полосой асфальта начинался лес, а за ним еще один, там и здесь сквозь деревья просматривались дома. Пейзаж был слишком идиллическим – со всей его зеленью и ощущением бескрайности этого места, но его пустынная тишина если чем и привлекала, то своим безлюдьем и холодом, а еще отсутствием человеческих иллюзий. Перед ним простерся Пьюджет-Саунд[59], угрюмое и переменчивое обиталище черных и серых дельфинов и осьминогов. Море под своей поверхностью изобиловало жизнью, и это портило Пенниману настроение. Ему было невыносимо думать об этом.

Накрытые снежными шапками Каскадные горы, тянущиеся в сторону Орегона, простой человек назвал бы величественными и впечатляющими. Пенниман в такие вещи не верил, он презирал склонность глупцов превращать землю и