Тайны мертвого ректора. Дилогия - Виктор Фламмер (Дашкевич)

– Алексей Витальевич, – негромко проговорил див, – не могли бы вы показать нам то письмо, что вы храните в тайнике вашего стола? – он коснулся пальцами столешницы.

Меньшов замер. Некоторое время его лицо ничего не выражало, и Аверин даже удивился, насколько старый колдун стал похож на непроницаемого Владимира. А потом губы Меньшова растянулись в горькой усмешке.

– Я так и знал… Рано или поздно все должно было раскрыться. Не зря, выходит, я тебя нахваливал, Кузьма, – старый колдун повернулся к Аверину: – Ох… даже если я скажу, что письмо не имеет никакого отношения к вашему расследованию, вы не поверите?

– Вы же сами следователь, Алексей Витальевич… – ответил тот. И почувствовал, как Владимир и Кузя перешли к боевой готовности. Дивы ощущали что-то, чего сам Аверин еще не видел.

Меньшов приблизился к столу. В этот момент появилась Диана с кофе.

– Поставь кофе и выйди, – велел проректор диве, – а вы, ребятки, расслабьтесь. Я не собираюсь ничего скрывать. И бежать, а тем более нападать тоже, – он похлопал по столешнице. Показался небольшой ящичек.

– Вот, – Меньшов вынул письмо и, положив его на стол, отошел к стене, прислонился к ней спиной и развел руки широко в стороны, показывая открытые ладони.

– Кузя, – Аверин взглядом указал на письмо, и оно мгновенно перекочевало со стола прямо в руки.

На конверте действительно стоял штамп Лондона. Колдун осторожно, опасаясь какого-нибудь подвоха, вытащил письмо из конверта. Оно было написано немного коряво, но по-русски:

«Алексей, я знаю, что даже тебе не чуждо ничто человеческое. Иначе ты не забрал бы из приюта нашу дочь. Я ни на что не претендую, просто умоляю тебя: пришли мне фото моей малышки. Я хочу знать, что она жива, здорова, и носить его у сердца».

В самом низу листка был написан адрес Лондонского почтамта и добавлено:

«Если решишь сделать это, пришли письмо сюда, до востребования. Я буду приходить и проверять иногда».

– Дочь?.. – Аверин с удивлением поднял взгляд от строчек. – От кого это письмо?

– От матери Евгении, – тихо проговорил Меньшов, и Аверин увидел, как побелели его скулы.

– Подождите. Выходит, это она вам звонила? Из Лондона.

Меньшов коротко кивнул.

– Эй! – воскликнул Кузя. – Ее мать ведь умерла в тюрьме, куда вы ее засадили. Что она делает в Лондоне?

– Это Женя тебе сказала? Быстро же ты втираешься в доверие… – усмехнулся Меньшов. – Она действительно думает именно так. И я надеялся, что правды никогда не узнает. Поэтому и не отвечал на эти письма и даже не открывал их. Следовало сразу их все уничтожить…

– Но вы этого не сделали? Почему же?

Судя по письму, Меньшов не солгал и семейная история не имела отношения к убийству. Аверин немного успокоился. По крайней мере, сражаться с Дианой не придется.

– Не знаю. Может, и правда мне не чуждо «ничто человеческое». Иногда я даже думал, что Женя уже взрослая девочка и должна сама решать, что делать с письмами матери. Но тут она начала звонить…

– Так, вот что, Алексей Витальевич, а давайте сядем, выпьем кофе, и вы расскажете все по порядку. Кто она, мать Евгении, и при чем тут Лондон.

– Да, хорошо, – Меньшов прошел за стол и сел в кресло. Аверин расположился на диване. Кузя немедленно подал ему чашку, а Владимир отнес напиток Меньшову и застыл возле стола, встав чуть в стороне, вполоборота к бывшему хозяину.

Тот сделал глоток.

– Когда я познакомился с этой женщиной, ее звали Наталья Терехова. Позже, когда происходил обмен заключенными, из Лондона пришли документы на Роберту Эванс. Как ее звали на самом деле, я не знаю до сих пор. И, признаться, совершенно не хочу этого знать. В начале пятьдесят второго года я по долгу службы следил за ней и старался перевербовать. Однако с перевербовкой ничего не вышло. Мне удалось закрутить роман, но то ли я показался недостаточно искренним, то ли принципы этого агента не позволяли подобного, но я потерпел неудачу. И такое иногда случалось, увы. Но я успел собрать хорошее досье, и Наталью-Роберту арестовали. В тюрьме она родила дочь. Я узнал об этом только во время процедуры обмена: она была довольно ценным кадром для СИС, ее захотели обменять. На родину благодаря этому вернулся один мой коллега и хороший знакомый, имени которого я не имею права разглашать.

Так вот. Ребенка изъяли, разумеется, и о его наличии я узнал только по приложенным документам. Сопоставив сроки, я понял, что девочка может быть моей дочерью. Я стал ее искать и нашел в одном из детских домов. А как увидел – все сомнения отпали: Женя – копия моей матери, своей бабушки. Я забрал ее и сразу же, как вы понимаете, подал в отставку. Операция по обмену была засекречена, и я проследил, чтобы она таковой и оставалась. По всем документам Наталья Терехова умерла в тюрьме. Именно эту версию и знает Женя.

– Очень проникновенная история, – проговорил Аверин, – а теперь я бы хотел узнать подробнее о письмах.

– Несколько лет назад я получил первое письмо. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, чего хочет от меня эта женщина. Но она и так создала Жене кучу проблем одним своим существованием. И я, естественно, не хотел и не хочу, чтобы жизнь моей дочери была сломана окончательно. Впрочем, теперь этого уже не изменить.

– Что значит «сломана»?

– Спрашиваете? Вы глава Управления. Разве вы возьмете на службу сотрудника, у которого мать служит в СИС?.. А Женя и так всего лишь чародейка…

– Всего лишь? М-да… – Аверин наконец понял, в чем была причина такой скрытности.

– Именно, – Меньшов кивнул, – но вы не понимаете всех масштабов катастрофы. Женя с детства грезила разведкой. По физической подготовке она почти не уступает колдунам, я ее с самого начала усиленно тренировал и готовил. Поэтому, с отличием окончив Академию, она понесла документы в Департамент, где получила отказ. Даже официально умершая в тюрьме мать-шпионка поставила крест на ее карьере. К счастью, Управление не имеет доступа ко всем документам, поэтому ее приняли в Московское отделение. Из-за Вторжения ее карьера прервалась, но, оправившись от ранения, она надеялась устроиться в каком-нибудь другом городе, может, даже в Петербурге… Но теперь все прахом: эта женщина своими звонками добилась своего.

Меньшов опустил голову и, запустив руку в волосы, взъерошил их.

– Вы сказали о звонках. То есть сначала были письма, а потом они превратились в звонки?

– Писать она прекратила три года назад. А позавчера ночью позвонила и заявила буквально следующее: «Ты скоро станешь ректором и сможешь организовать мне встречу с дочерью». Как вам такая оперативность? Посланник только-только должен был долететь до Оксфорда, никаких официальных новостей выпущено не было. И уж тем более новостей о преемнике. А это значит…

– В Академии шпион, – понимающе произнес Аверин.

– Да. Нераскрытый шпион, о котором я ничего не знаю. Либо Британская Академия передает информацию сразу же и напрямую в СИС. Что не легче. Нейтральность Академий – основой залог довольно хрупкого мира… Так вот, она звонила еще дважды. Во второй раз я взял трубку, и она стала меня шантажировать. Заявила, что свяжется с колдунами Академии и расскажет о моих делишках и происхождении Жени. По ее мнению, это может существенно навредить моей репутации и Коллегия отклонит мою кандидатуру. За молчание она требует встречу здесь, в Москве.

Меньшов вдруг рассмеялся довольно жутким и каким-то металлическим смехом. И снова его лицо стало непроницаемым.

– Запомните, Гермес Аркадьевич, к старости люди становятся сентиментальными. И глупыми. Не повторяйте моих ошибок.

Он залпом выпил свой остывающий напиток.

Аверин внимательно разглядывал старого колдуна. Все рассказанное может быть уловкой и игрой. Меньшов поймал его взгляд.

– Допросите Диану. Она полностью подтвердит мои слова. Я ей все рассказал еще после первого звонка. И она согласилась, что это дело Академии. Я не боюсь огласки, но для Жени все кончено. Да и вы наверняка вернулись из-за этого письма. Жаль. Я наделся, что в ближайшее время мы возьмем убийцу, – Меньшов неожиданно улыбнулся и хлопнул по столу ладонью. Похоже, минута слабости