Дети мертвой звезды - Алекс Джун

способами остановлю поезд-призрак, выволоку оттуда жнеца-машиниста и выбью из него тайну жизни и смерти! Я заставлю Ягу призвать всех своих духов и, если они не помогут, сдеру с них их эфемерные шкуры. Я спущусь в царство Аида, ад Данте – и неважно, куда там ещё. Я собственными руками пророю ход в загробный мир и отыщу там душонку Эй. А потом притащу её обратно и впихну в тело!

Пот стекал по моему лбу, я чувствовал себя способным обычной иголкой перешить всю реальность, если это вернёт мне Эй. Должно быть, я сошёл с ума, потому что моё лицо исказила улыбка. Я смеялся над своими нелепыми фантазиями, но в то же время безумно в них верил и знал, что не отпущу эту взбалмошную идиотку просто так. Почему она решила тихо умереть в кровати? Разве такие, как Эй, не заслуживают более яркого финала?

Вероятно, Льду придётся меня убить, если он отступится и решит похоронить Занозу.

Я так много ещё хотел сказать Эй. Или сделать для неё.

Мы добежали до железнодорожной насыпи, а потом свернули в пролесок. Лёд совсем выдохся, а я никак не мог перестать беззвучно смеяться. Я закрыл лицо ладонями, чтобы все думали, что я плачу, и не пугались. С небес стал накрапывать мелкий дождь, который лишь украшал сюрреализм этого вечера. Между деревьев разместились огромные катушки, какие-то агрегаты, тянулись провода, а по земле были проложены плохонькие деревянные рельсы: видно, дружки Льда постарались. Наверное, здесь ещё недавно проходили эксперименты по ловле поезда. Лёд уложил завёрнутую в одеяло Эй на землю, и она ещё сильнее стала напоминать изломанную, брошенную кем-то куклу.

– Должно быть, здесь на карте обозначена станция, которую разобрали, – сдавленно произнесла Яга. – Это гиблое место. Не зря его попытались стереть с карты города.

Тем временем Лёд опустился на корточки, нашарил на земле медный провод и принялся обматывать его вокруг груди Эй. Я заметил, как бедняга хрипло дышал, сдерживая кашель, его слёзы смешивались с дождём и струились по щекам, а волосы стали совсем серыми и напоминали старые верёвки.

– Я уменьшу напряжение и дам разряд, её не трогайте! – гаркнул он, подбегая к кособокому агрегату.

Яга больно вцепилась в мою руку и снова завыла, хотя, судя по разрушительным звукам, которые она издавала, сил у неё не должно было остаться даже на то, чтобы стоять. Прибежавший к месту действия Врач замычал и стал заламывать руки, но я преградил ему путь, боясь, как бы он не получил разряд. Булочка прижалась к моим ногам, понимая, что лучше не мешать людям. В этот момент Лёд дёрнул какую-то цепь, раздался лязг, скрип, а потом странный гул, словно под землёй неведомые сущности принялись дуть в трубы. Воздух вокруг меня затрещал, яркая вспышка осветила стволы деревьев и рельсы неподалёку. Тело Эй изогнулось, а потом снова застыло. Лёд пнул машину, и Эй снова затрясло. Запахло палёным. Я совсем обезумел, не знаю почему, но я бросился к лежащей Занозе и вцепился в неё изо всех сил. Меня охватила странная болезненная вибрация, а потом всё стихло. Я уткнулся в плечо неподвижной Эй и зарыдал. Лёд тоже упал на колени, он начал судорожно кашлять, царапая грудь. К нему не спеша подошёл Врач, что-то доставая из кармана. Я оторвался от тела Эй и успел заметить, как Врач всадил шприц в шею Льда.

– Что ты? – закричала Яга, наблюдая, как Лёд оседает на землю.

– Ты и нам вколешь этот яд? – спросил я Врача, ощущая себя странно опустошённым.

– Тебе я уже ставил, пока лечил, – странным свистящим голосом произнёс Врач.

– Научился говорить? – больше из вежливости и желания следовать драматургии диалога спросил я, в то время как на самом деле мне было на всё, кроме Эй, плевать, особенно на Врача.

– Всегда умел. Не хотел, тяжело. – Он открыл рот, продемонстрировав мне странный отросток вместо языка, но я не нашёл в себе сил изумиться.

– Надо уходить. – Яга заметно нервничала. – Зря мы пришли.

– Ты что-то знаешь о том поезде, но не говоришь? – спросил я, приглаживая пальцами волосы Эй.

– Да многие в городе знают, вернее помнят. – Шаманка присела возле меня на корточки и прошептала: – Глупые мальчишки. Его не поймать с помощью приборов и проводов, поезд сам выбирает время, когда приезжать. Надо лишь ждать на станции. Здесь он останавливается. Перепутаешь место – умрёшь под колёсами. Встанешь верно – всё равно сгинешь.

Пока я слушал странный шёпот Яги, Врач уложил Льда неподалёку от Эй и приласкал подбежавшую к нему Булочку, словно ничего особенного и не происходило.

– Раньше многие сюда приходили – отчаявшиеся, голодные, потерянные, – продолжила свой рассказ Яга. – Некоторых из них потом находили у путей мёртвыми. Другие – исчезали. Не возвращался никто. Потому станцию и разобрали, запретили здесь близко ходить. Иван следил.

Воздух уже не искрился от молний Льда, но со стороны путей стало заметно мерцающее пятно, которое приближалось.

– Нет! – завопила Яга, бросаясь ко мне на шею.

Нестерпимая, давящая волна пронеслась над землёй: должно быть, так ощущается жар. Я поднял лицо, которое секундой ранее спрятал в волосах Эй, и увидел поезд. Его двери бесшумно перед нами открылись.

– Ты уже видела это, я прав? – спросил я у Яги, отрешённо глядя на эту чертовщину.

– Да. Прошу, не входи! – запищала она.

Но я уже поднялся на ноги, взваливая на плечи Эй. Я чувствовал, что так надо. Не это ли логичный исход нашего приключения или его продолжение? Врач тем временем уже подхватил обмякшего Льда и стал втаскивать в поезд. Яга цеплялась за мой свитер и что-то говорила, но я не слушал. Как зачарованный я смотрел на тусклый железный бок вагона и зашторенные окна. Следом за Врачом я шагнул в черноту купе. Булочка заскулила, но не стала мешкать и юркнула следом. А потом мир завертелся, и я почувствовал, что падаю, увлекая за собой Ягу и Эй.

В тот день мы умерли.

Или остались живы.

Я так пока и не смог разобраться в этом вопросе и постоянно вспомнил кота Шрёдингера, упомянутого Слепышом.

Даже Эли потенциально оставалась жива, пока мы не достали её из шкафа и наши органы чувств не опровергли этот факт.

Без наблюдателя мы все потенциально живы. Или мертвы. Ведь так?

Но разве кот Шрёдингера сам не является наблюдателем? И если он решит, что жив, значит, так оно и есть.

Одно хорошо: в тот день мой дневник был со мной, поскольку я привычно прятал его за