Школа дорог и мостов - Тамара Витальевна Михеева

разрушенной библиотеке, сжимала в руке клубок, смотрела в одну точку перед собой. Она не знала, где все, где теперь ее место и что ей делать. Обрушенные стены и тысячи томов грудами высились вокруг нее, а в просвете зеленел риланский лес, холмы за ним и небо – нежно-розовое, рассветное.

Вдруг она увидела тонкие светящиеся нити. Они вытекали из разных книг – одна, вторая, третья… Разноцветные, сотканные будто из звездной пыли, как ее рисуют в мультиках. Саша протянула руку, и все шесть устремились к ней, будто она была каким-то мощным магнитом для историй, потому что, едва коснувшись первой, она тут же поняла, что это и есть истории, а точнее, вещество, которым истории создаются. Саша пропустила нити сквозь пальцы, почувствовала их живую, негасимую энергию, и не то чтобы поняла, а скорее угадала: эти нити спряли для нее. Она смотала их в клубки, выбралась через дыру в стене на воздух и даже не удивилась, увидев посреди улицы ткацкий станок. Рядом стоял Кирилл. Он улыбнулся, протянул челнок.

– А ты? Ты же настоящий ткач!

– Может быть, – ответил он. – Но это – твоя история. У меня будет другая.

Саша кивнула, натянула звездные нити-истории, заправила в челнок зеленую нить из клубка, что нашла в лесу. И начала ткать.

* * *

В это самое время в королевстве Вандербут королева Рэлла спешилась с коня в вересковой пустоши и подошла к приземистой башне, сложенной из грубых булыжников. Подобно брату, она не стала стучать, а просто открыла дверь. Этот колдун, отдавший свое имя за горсточку могущества («О, мне не надо много, пусть только я буду чуть сильнее остальных!») жрице Семипряха, служил ее отцу верой и правдой, но отец умер, и теперь колдун обязан служить ей. Она не стала посылать за ним солдат, о нет, она была умнее и брата, и отца – она приехала сама, одна. И она не будет просить вечность, зачем она ей, если нет ни любви, ни радости, ей и с этой-то жизнью не справиться… Но пусть он поможет исправить то, что натворили ее предки, пусть поможет ей развалить Империю.

* * *

И пока королева Рэлла разговаривает с колдуном в его башне, Джангли, тяжело вздохнув, опустил на землю Тинбо на берегу озера Тун и сказал:

– Пусть мир тебе во всем помогает, малыш.

– Не такой уж я малыш, – фыркнул Тинбо.

– Вот такусенький, – и Джангли почти соединил большой и указательный пальцы. – Но знаешь, что я тебе скажу? Великаны-то вроде меня все вымерли, а вот вы, малыши, остались. И, как знать, может, именно вам и отвечать за этот кусочек мироздания.

Тинбо серьезно кивнул, поправил сплетенный сестрой пояс и вступил в холодные воды озера.

– Уна, – прошептал он.

И озеро его услышало.

* * *

В этот самый день и час, в эту самую минуту, Эрисорус Илтар Тиарос Светлоликий, восемнадцатый царь Альтиды из рода Аскера, одержавший победу над урфами и получивший за это в народе имя Хатлар, шел со своей женой по широкому лугу. Цвели веснянки, гудели шмели. Эрисорус пришел сказать Артемис, что он принял решение отказаться от престола в пользу Первого совета.

– Только дождусь, когда Ашицу сменит другой косул. И надеюсь, это будет Таир.

Артемис кивнула. Она не отговаривала его, наоборот: никогда она еще не была так согласна с мужем и так спокойна за его решение. И сейчас они шли, держась за руки и не таясь, а впереди бежала сквозь разнотравье их младшая дочь. И, если бы не тревога о старшей дочери, Артемис была бы счастлива. Как это часто бывало между ними, Эрисорус будто услышал ее мысли.

– Сколько горя я принес нашей дочери из-за своей трусости и мнимого долга, – сказал он.

Артемис сжала его руку.

– Мир полон скорби, милый. Но ведь и любви тоже. Наша девочка сделала правильный выбор, у нее все будет хорошо. И однажды она вернется сюда – к нам и к Лангуру. Она мне обещала.

* * *

А в Риле в это время шел карнавал. По приказу королевы Рэллы город получил свободу. Все привилегии упразднены, все народы объявлены равными, все политические заключенные отпущены.

Сильно исхудавший и сразу же потерявший сходство с жабой Рилс Вишшер танцевал на площади под веселую музыку городского оркестра, а по щекам его катились слезы. Бьёке и Мэтл тоже танцевали на площади. Вчера Мэтл сделал Бьёке предложение, и она согласилась. Немного растолстевший Лайпс сидел со своим другом Саро за столиком уличного кафе, они пили вино десятилетней выдержки и смотрели на танцующих. Глаза у Лайпса были грустные, и, кажется, верный друг догадывался почему.

Недалеко от них прямо на бордюре сидела Дара Элиофа. Но сейчас никто не узнал бы в этой седой изможденной старухе, то и дело харкающей кровью в платок, знаменитую травницу. Праздник кружился, разгорался, набирал мощь, и казалось, ему не будет конца. Свободны, они свободны. Будут выбирать, кем работать, дети пойдут учиться в школы, научатся читать… Книжники, правда, шумят и говорят, что такого не будет никогда, не для этого была построена Рила, но ведь вот королевский указ, кто оспорит его?

И только один человек не участвовал в общем веселье. Он пришел в лес с небольшим, но сильным саженцем и посадил его на солнечном месте.

– Покойся с миром, брат, – сказал мастер над ветрами Лура.

Его брат не вышел из заключения вместе со всеми. Равнодушный человек сунул в дрожащую руку Луры бумагу с гербовой печатью: «Казнен за государственную измену по приказу императора Вандербута в день такой-то…» У его брата не было могилы, но, наверное, он порадуется, если Лура будет приходить к этому дереву и заботиться о нем. Брат всегда любил риланский лес. Они оба его любили.

* * *

А далеко на юге Пятая стояла у окна дома в самом центре Тауры и мяла в руках черную тряпицу. Три дня она следила за деревней, пряталась в лесу и за заборами, ела траву. Она неслышно, как умеют только черные жрицы, подкрадывалась к дому и заглядывала в окно. Хоть одним глазком… увидеть его хоть на миг – своего мальчика, своего сына, которого у нее сразу отобрал немилосердный, злой бог. Она видела, как отец ребенка (сам еще вчерашний ребенок, но какие крепкие, какие горячие и нежные у него руки, она помнит каждое прикосновение и каждый взгляд, и как же она скучала по его теплу в бесконечных ледяных