Архивы Дрездена: Поле боя. Сочельник - Джим Батчер

размером с мяч для игры в пушбол. При этом все они погибли от удара в спину, поскольку при виде ужасающей Ивы бросились бежать, но недооценили состояние почвы и неразбериху на поле боя, и теперь их тела походили на результат встречи гидравлического пресса и множества жестянок с разноцветной краской.

Мало-мальски равный бой? И думать забудьте.

Архив уничтожала врагов с эффективностью газонокосилки.

В нескольких ярдах от нее по группе вражеских пехотинцев прошла рябь – и все, кто находился в этом прямоугольнике тридцать на пятьдесят ярдов, просто умерли и осели в грязь, будто сломанные марионетки. Только что здесь бушевал хаос, и вдруг он сменился полной тишиной и абсолютным спокойствием.

В образовавшийся вакуум ступил Черный Посох, Эбинизер Маккой, во всей полноте своего могущества. Левую половину его туловища окутывала густая тень, и оставалось только верить, что эта часть тела по-прежнему при нем.

Рамирес и Кристос шагали рядом с моим дедом. Кристос творил какие-то чары, и каждый последующий фут земли у ног Эбинизера превращался в твердый грунт. Выпятив подбородок под особо дерзким углом, старик беспрепятственно шагал вперед, весь покрытый пылью и с кровоточащей раной на практически безволосой макушке.

Под неумолимым натиском Архива фоморский офицер – наверное, кто-то из мелких дворян – вынужденно приблизился к Черному Посоху. Фомору пришлось выбирать между тигром и газонокосилкой. Он выбрал тигра и, завывая, повел свой эскорт в атаку на Эбинизера.

Прежде я ни разу не видел, как Рамирес срывается с цепи.

Глядя на бегущую к ним дюжину жабоподобных воинов, Карлос взмахнул здоровой рукой, будто сеятель, разбрасывающий семена по полю, сопроводив этот жест звонким словом и гневной вспышкой черных глаз. Фоморов омыла полупрозрачная волна светло-голубой энергии, и…

И они просто распались на части, разложились на составляющие элементы и расплылись в жидкую грязь, словно между молекулами их тел перестали существовать энергетические связи. Я понятия не имел, как действуют эти чары, но в академических закоулках сознания сделал пометку, что они напоминают выпекание пирога задом наперед, с возвратом к исходным ингредиентам.

С научной точки зрения еще сильнее впечатлял тот факт, что заклинание по большей части питалось энергией, высвобожденной при распаде этих связей, поскольку Рамирес даже не оступился и продолжил хромать дальше с видом человека, готового провернуть такой фокус еще много-много раз.

Рамирес был хорош. На техническом уровне – лучше меня, причем со значительным отрывом.

Он превратил фоморов в воду и пыль. Нет, это попросту нечестно.

Но на войне нет места честности. Так уж она устроена, война.

Мимо пронеслась свора паникующих осьмиконгов. Из хаоса выскочили Лара и ее вампиры в белых одеждах, похожих на погребальные саваны и запятнанных кровью всевозможных оттенков. Судя по виду, никто из них не был ранен. У меня на глазах осьмиконг в отчаянии швырнул в одного из вампиров разряженную аркебузу. Материал савана пошел складками и сгустился в месте удара, а тело под ним вроде как утратило подвижность и окаменело, а затем спружинило, отбросив ружье в сторону. Вампир Белой Коллегии нанес пару смертельных ударов, после чего грациозным вихрем помчался дальше. На открытом пространстве подданные Лары действовали заодно, с координацией, наводившей на мысль о гонконгском кинематографе или фильме «Ангелы Чарли».

Этне вскинула руку с копьем, и оно преобразилось в молнию, а титанша обвела зловещим взглядом поле боя, выискивая наиболее опасную мишень.

На секунду ее взор задержался на мне. Затем – чуть дольше – на Архив. И наконец остановился на Эбинизере. На Черном Посохе в его левой руке. Похоже, вид этого посоха подбросил топлива в горнило ее гнева.

– Маленьким мальчикам не следует играть с инструментами для взрослых, – прорычала титанша.

Старик, чью голову и плечи окутывала тень, ответил тем, что поднял Черный Посох, описал им широкую манящую дугу, и под грохот брони передний ряд фоморских пехотинцев полег на месте.

Этне взвыла и запустила молнией в моего деда.

Коренастый старик еще глубже погрузился в тень. Тьма воздетого Черного Посоха поглотила свет молнии и пила его, пока не выпила досуха, а я увидел, как в актинических трещинах на коже Эбинизера загорается огонь. С отброшенной стариком тенью этот огонь вытворял самые странные штуки – искажал ее, искривлял, – пока наконец тень моего деда не превратилась в образ согбенной старухи, дополненный носом и подбородком классической ведьмы и каким-то образом источавший мрачное веселье.

В тот же миг, когда Этне обрушила на Эбинизера огонь ворованной молнии, Архив чуть склонила голову к плечу и шевельнула пальцем, и к титанше устремился неугомонный рой больших и тяжелых предметов. Словно камни, выпущенные один за другим из гигантской пращи, они забарабанили по телу Этне, высекая искры из титанической бронзы, и сбили ее с кургана мертвых тел. Титанша, отступая, выпустила электрический разряд высоко в небо.

Дед покачнулся и упал на колено. Сочившееся у него из-под кожи серебристое сияние подчеркивало темные пигментные пятна и высвечивало линии костей правой руки. Затем Эбинизер поднял эту руку – оказалось, в ней зажат сверкающий самоцвет размером с мяч для игры в софтбол, – молвил слово, сопроводив его жестом, и отправил почти каждый эрг ударившей в него энергии обратно к позициям титанши, сея сумбур и разорение в рядах ее войск.

В этот самый миг барон Марконе и его люди, преодолев оборону пришедших в смятение фоморов, пробились к импровизированному редуту Этне.

Впереди, вскинув автоматы к плечу, шли головорезы Марконе. Двигались они странными на вид шагами, позволявшими держать корпус в неподвижности даже на такой обманчивой местности, и беспрестанно вели огонь по скоплению врагов. Броня фоморов оказалась бессильна перед выстрелами из оружия военного образца, да еще с такой ничтожной дистанции, и вскоре отряд приспешников титанши превратился в подобие старой доброй римской «черепахи» с поднятыми и сомкнутыми в сплошную стену щитами, сделанными из более прочного материала.

Этне снова взобралась на курган и снова подняла копье.

Старик что-то выкрикнул, и в титаншу лезвием гильотины врезался клин примитивной кинетической энергии, отчего бронзовую фигуру осыпало огненным каскадом, а поперек груди у Этне появилась тусклая подкопченная вмятина продолговатой формы – но броня выдержала. Удар самого опасного чародея Белого Совета титанша проигнорировала, будто в него были вложены не фундаментальные силы Вселенной, а подушечные пух и перья, после чего сосредоточила гнев на непокоренном бароне Чикаго.

Этне повернулась к нему и издала вопль первобытной ярости, а в ответ ее войска затянули унылый напев и двинулись в нашу сторону под прикрытием сомкнутых щитов. Головорезы Марконе осветили фонарями высокую и прямую фигуру Этне, но допустили одну ошибку: им не