Новый мир - Эмили Ли

тебе комнату. Если… когда Фенрис приведет магов, нам нужно будет где-то их разместить. Там и определимся, с кем тебе жить.

— А могу я на правах приближенного к власти выбрать себе соседа сам?

Лайя рассмеялась от его наглости, но кивнула.

* * *

Ивори не помнила, как добралась до дома: ненависть застилала ей глаза. Она не могла объяснить себе, почему бессмысленные слова подняли в её душе спрятанное глубоко отчаяние. Проклятый маг духа! Какое право он имел касаться её?!

— Куда положить книги? — тихо спросил Коди.

Она медленно выдохнула и сосчитала до трех, унимая агонию души, и только потом обернулась.

— На стол, — голос получилось сделать ровным, а взгляд беспристрастным.

Он аккуратно положил принесенное, Ивори благодарно кивнула и направилась к своей комнате. Найлс придет ещё через час, в это время у него, как и у остальных мужчин, тренировка — в отличие от взрослых дети тренировались по собственному желанию. Значит, она сможет немного полежать и отдохнуть. На полу. Ровная поверхность облегчала боль. Ивори дорого бы заплатила за обезболивающее зелье. А понимание того, что оно есть в городе, но недоступно, делало её страдания особенно сильными. Проклятые ведьмы никогда не сжалятся над ней, да и она не собиралась унижаться и просить.

— Ивори…

Она обернулась. Яркие глаза солдата с тревогой взирали на неё. Улыбка невольно тронула её губы. Она привыкла к его обществу. К его спокойствию. К легким ироничным шуткам, которые он позволял себе, но только по отношению к своим сослуживцам. Привыкла к его заботе. Она нравилась ему, и понимание этого невольно согревало её душу.

Ивори тоже в какой-то мере симпатизировала ему, но не так, как, возможно, Коди хотел бы. В её сердце были только Джонатан и Найлс. Её прошлое, настоящее и будущее. Та эльфийка вернула ей её любимых. Даже мысли о Дарии, которого она впервые после смерти мужа, воспринимала как мужчину, с которым смогла бы попробовать начать всё сначала, растворились от воспоминаний времени, где она была счастлива.

— Вы что-то хотели, Коди?

— Поговорить.

Тон был столь серьёзен, что Ивори разволновалась. Что-то случилось с Найлсом? Почему не говорит сразу? Сын забрался на стену и упал? Разбился? Его отравили проклятые ведьмы в отместку ей? Его убил кайнарис Эарендил? Её мальчик умер?

— Ивори, вам нехорошо? — подскочил Коди и придержал под локоть, провожая до стула.

— Что с сыном? — испуганно проговорила она и вцепилась в его одежду.

— С Нилсом всё хорошо. Если вы про него, — выдавил из себя Коди, хотя на языке вертелось совсем другое. Он чувствовал всей душой, что придуманный ею фарс дорого обойдется ребенку и ей самой, но сейчас он хотел поговорить не об этом. — Я хотел поговорить о вас.

Ивори, уже немного придя в себя, удивленно уставилась на него. Коди опустился возле её стула, чтобы быть одного с ней уровня, и тихо заговорил:

— Я живу с вами рядом, и есть в вашей жизни каждый день. Как и вы есть в моей. Не специально, но волей-неволей слышу ваши беседы с мальчиком, знаю не одну историю, которую вы рассказываете про вашего мужа, выдавая его за отца Нилса. Понимаю, как много для вас значил Джонатан, и не претендую на его место в вашем сердце, но если вы позволите мне быть ближе, позволите себе быть счастливой, то у нас…

— Я ценю вашу дружбу, — спокойно, но вместе с тем твердо перебила его она. — И вы правы: место Джонатана никто не заменит. Я прощаю вам вашу вольность, но прошу больше не вести со мной таких бесед.

Она поднялась, и ему пришлось подняться тоже. И даже будучи намного ниже его, она умудрялась смотреть на него свысока. Его речи оскорбили её, но Коди не собирался сдаваться:

— Что бы ни случилось с вашим мужем и сыном, это в прошлом. Я догадываюсь, что это будет непросто, но, может, стоит хотя бы попытаться жить настоящим, а не смотреть в зеркало, которое разбито. Не наказывать себя за то, что было.

Ивори замахнулась, чтобы отвесить ему хлесткую пощечину, но он словно предвидел и успел перехватить её руку. Ту ладонь, что должна была оставить след на его щеке, он поднес к губам и поцеловал. Нежно, бережно, как целуют самое святое, что есть. Столь лично, что Ивори на мгновение оторопела.

— Я прошу дать нам шанс на что-то большее, — прошептал он и отпустил её руку.

— Вы перешли все границы дозволенного, Коди Айвар, — холодно и жестко ответила она и, гордо расправив плечи, удалилась к себе в комнату.

В дверь тут же постучали. Волна гнева вызвала румянец на щеках и частое сердцебиение. В какой момент этот солдат решил, что её хорошее расположение к нему, это повод переходить черту?! Она с силой сжала ручку двери и открыла. Показывать степень возмущения не собиралась: не торговка на рынке, — но обозначить свою позицию стоило:

— Вы навязчивы. В данный момент мне неприятно ваше общество.

— Извините, леди Ивори, — чуть поклонившись, ответил Коди, тоже пряча свои истинные чувства за маской вежливости. — Обещаю, я больше не потревожу вас на личные темы. Просто хотел передать зелья. Только прошу не говорить никому, что они у вас есть, а пустые колбы вернуть.

Он достал из кармана три маленьких пузырька. Ивори не удержала дрожь рук, когда забирала их.

— Вы украли их у ведьм? — тихо спросила она, не веря сокровищу в своих руках. Смотреть хоть на что-то другое не могла.

— Это личный вопрос. Я не буду на него отвечать. — Коди сделал шаг назад от двери. — Не смею больше вам мешать.

Как только она снова осталась одна за закрытой дверью, то тут же залпом выпила один из пузырьков и замерла, прислушиваясь к своему телу. Боль медленно, минута за минутой, отступала. Ивори дошла до кровати и легла. По щекам потекли слезы. Чувство, когда ничего не болит, было таким забытым и вместе с тем невероятным, что она тихо рассмеялась.

Через несколько часов дом наполнился привычным шумом. Все вернулись со своих работ, постов, тренировок. Перед ужином бывшие солдаты Инквизиции проводили время у себя в комнатах, отдыхая и болтая. Нилс распахнул дверь в свою спальню и ввалился внутрь:

— Ма-а-а-ам, ты не представляешь… Мам?

Он резко развернулся и на носочках вышел. Коди не удержался и подошел, заглянул. Ивори лежала на боку, положив руку под подушку, и мирно спала. Лицо было расслабленным, а губы ещё хранили память об улыбке, которая наверняка была у неё до того момента, как