Волкодав - Мария Васильевна Семенова

За что же это Винитару, справедливые Боги?.. молча вопрошал он, следя краем глаза за ускакавшим далеко вперёд Шамарганом, которого обозлённая лошадь надумала-таки сбросить. Неужели всё оттого, что я слишком медленно шёл?…

Причина переполоха в сегванской деревне выяснилась едва ли не на следующий день.

– Вы, венны, дерётесь, когда гуляете на ярмарке или в праздник? – спросил Шаршаву кузнец Рахталик. Беседовали они в его кузнице, куда Шаршава, конечно, не преминул зайти. Рахталик встретил его не без настороженности, но скоро убедился в отменном мастерстве молодого венна и стал привечать, как родного.

Вопрос же прозвучал так, что ответить “нет” значило бы дождаться в лучшем случае насмешки, и Шаршава ответил:

– Ну… есть кулачные бои, а иногда и на палках… Это зимой, когда у всех толстые шапки и рукавицы. Летом борьба: в обхватку, за вороток, на вольную, на поясах… Ещё рукоборство есть, но это кто к сольвеннам ближе живёт. А что?

Кузнец всё-таки посмеялся, но не обидно и не зло, потому, наверное, что Шаршава выглядел первым поединщиком во всём, что перечислил.

– Вот потому-то вы, венны, сидите тихо по своим лесам, а мы, сегваны, распространяемся по Берегу и селимся где хотим, нравится это кому или нет, – сказал Рахталик. – Видел я ваши зимние потасовки… Научится ли парень быть истинным воином, если он шагает биться и знает: упади – пощадят, кровь из носу потекла – опять пощадят? То ли дело у нас! С дубинками на драку хаживали, с кистенями, с наладошниками…<Наладошник – теперь в ходу французское слово “кастет”, означающее “разбиватель голов”. > – Взгляд у кузнеца стал рассеянный и мечтательный. – Драться шли, а не плечами впустую толкаться! Оплошаешь – не пожалеют, зашиблен свалишься – бить не отступят! Идёшь и не знаешь наверняка, вернёшься ли! Всяко бывало!.. Вот отсюда, парень, один шаг и до настоящего воинства. Потому и равных нам нет. А ты – в обхватку, на поясах… Шаршава не удержался, поддел в ответ:

– То-то вы от нашей лодки, как цыплята от ястреба.

Рахталик воздел палец, чёрный и заскорузлый:

– Тут дело другое. Не от вас, а от тех, за кого вас было приняли.

– За кого же?

– А вот за кого. Мы о прошлом годе гулять отправились к вельхам, за три дня пути… Не первый раз уже, ясно. И всё бы хорошо, да гостил у них один… Итер… Атыр… Хёгтовы зубы ему куда не надо, эти вельхские имена! Мужик, в общем, нас с тобой сложить, его половина получится/ Так вот, задрались, и он сыну нашего набольшего кулаком в ухо заехал. Может, видел его теперь? Что с левой руки говорят, не очень-то слышит, а перед дождём с лавки голову не может поднять… Был батюшке наследник, а теперь кто? Мстить же надобно, так? А как мстить, если вельхов на одного нашего дюжина, да ещё таких, как тот малый, полдюжины наберут!.. Набольший весной вгорячах и нанял пси-главцев…

– Кого?.. – Шаршава невольно представил себе воинов из древних легенд, не то оборотней, не то вовсе полулюдей с пёсьими головами, и в животе булькнуло.

– Да не тех! – развеселился его тревоге Рахталик. – Их так называют из-за того, что они, как бы тебе сказать… главенствуют над псами. Таких боевых собак, как у них, нет больше ни у кого. Придём к вельхам на зимнюю ярмарку да в лесочке засадой поставим – во начнётся потеха, как пойдут штаны-то им рвать!..

Он засмеялся. Шаршава его веселья не разделил. Он вообразил лютых псов, сравнимых, пусть отдалённо, с Застоей и его подругой Игрицей… Что ж, волкодавы могли побаловаться дружеской вознёй и с хозяином, и с хозяйскими ребятишками. Будут раскрываться железные пасти, будут смыкаться на уязвимом человеческом теле страшные зубы… но всё это осторожно, бережно, ласково, не причиняя вреда. А укажи им всамделишного врага!.. Ох. Тут разорванными портами дело не ограничится. Покрошат, в клочья раздерут и всё, что в портах… “Это уж не драка пойдёт, а сущее убийство! – с невольной оторопью подумал Шаршава. – Загрызут из вельхов кого, большим немирьем кончится…” Но вслух ничего не сказал. Гостю в чужом дому хозяина поучать – самое распоследнее дело. Его смущение не укрылось от Рахталика. Сегван, кажется, хотел сказать что-то ещё о веннах, робеющих вида вражеской крови, но тут снаружи кузницы послышались неловкие шаги и через порог пролегла тень. Двое мужчин обернулись. У раскрытой двери переминалась тяжкая чревом хромая молодуха. Шаршава невольно обратил внимание на её руки, до кровавых пузырей намозоленные о жёсткую влажную ткань и разбухшие от постоянного пребывания в воде. Она держала под мышкой пустое корыто.

– Чего надобно? – весьма нелюбезно обратился к ней кузнец.

Шаршава же сразу встал и повёл сегванку на своё место:

– Присядь, госпожа, нечего зря ноги трудить.

Она настолько не ждала от него подобного обращения, что дала под руку проводить себя до колоды, с которой он поднялся.

– Ты что, парень? – расхохотался Рахталик. – Ты что с ней, точно с кунсовой дочкой какой? Она ж выкупная!..

Тем самым был помянут сегванский обычай, хорошо известный Шаршаве. Если между разными племенами случайно доходило до смертоубийства, люди прилагали усилия, чтобы отвратить кровную месть. Дело достойное, да была трудность: сегваны не признавали никакого выкупа за убитых. “Мы своих родичей не в кошелях носим!” – хвалился этот народ. И вот когда-то давно – небось, ещё прежде Великой Ночи – кто-то умный первым придумал, как в дальнейшем избегать новой крови, соблюдая в то же время суровый древний закон. Жизнь за жизнь? Ну так пусть виноватый род отдаёт обиженным человека.

Тут, по убеждению Шаршавы, всё было разумно и правильно, зря ли его собственное племя придерживалось сходных порядков! Но если у веннов уходил в чужой род сам невезучий отниматель жизни – и делался чьим-то сыном вместо погибшего, пытался, как умел, собой залатать прореху в семье, – то у сегванов обычай успел измениться, и не в лучшую сторону. У них за грехи набедокурившего мужика отдувалась обычно девка. И не дочерью становилась в обиженном роду, а… даже не выговорить кем. Распоследней служанкой хуже всякой рабыни. Горохом в поле: кому не лень, каждый щипнёт. Безропотной суложью всякого, кому