Либелломания - Н. Мар

сто. Я придала мощи новой волне, и нас вынесло на косу. Но следом ударила вторая волна. Море дало нам пинка, и мы втроём вывалились на мокрый песок.

— Великолепно, Эмбер, — отряхивался Бритц. — Это круче, чем три дня валяться на дне Ухлур-реки. Кстати, а как ты ходила в туалет?

Не дожидаясь ответа, которого, разумеется, и так не последовало бы, он открыл грузовой отсек. Тарталёт засел в песок под углом, и шчер просто выкатился наружу. Я удержала пару накатов воды, пока мы все не оказались на безопасном расстоянии от шторма. Бритц летал с утёса на утёс в поисках устойчивого сигнала. Я попыталась показать ему прогноз климатисса, но он ни в какую не принимал медальон всерьёз. Что ж, он был в своём праве промокнуть до нитки. Хлестал дождь вперемешку с песчаным ветром, и мы с Нахелем укрылись в гроте. Там лежали валуны, покрытые мхом и лишайником, значит, прилив так далеко не забирался.

— Эй, нежить, — Нахель обнаружил, что пленник прячется за валуном неподалёку. — А что там насчёт шамахтона? Уж не его ли рук дело — этот шторм?

Шчер молчал. Он походил на театрального чёрта: невысокий, лохматый и очень смуглый. С горбинкой на носу и тонкими чертами, даже приятными, если бы не грязь и гримасы. К сожалению, впервые я обратила на него внимание, только когда он швырнул меня в лужу плазмы и пнул при попытке встать. А после — когда уже был на моём месте. Эластичный бинт не давал его голове запрокинуться, и он только мотал ею в сторону, засасывая воздух сквозь натянутые нити, и кивал, возвращая на место. И всё равно она сидела криво. Нахель кинул в шчера мелкой ракушкой.

— Слушай, ты, манекен для краш-теста. Мы могли оставить тебя в тарталёте, пока грузовой отсек не превратился бы в аквариум. Раз уж ты не можешь сдохнуть и молчишь всё равно. Но знаешь, зачем он тебя выпустил? Нет? — Я невольно повернулась к Бритцу, который мок на берегу, и, поймав его взгляд на секунду, подумала, что в данный момент он тоже вряд ли знает, но Нахель умел заинтриговать. — Это открывает для плохого парня уйму возможностей попрактиковаться и отвести дух. Так что лучше поговорить с хорошим, правда?

— Шторм как шторм, — буркнул шчер. — Шамахтону Урьюи неподвластны стихии так далеко за пределами инкубатора.

— А ты сам-то видал его? А то я уже склоняюсь к версии, что никакого шамахтона не существует.

Шчер огрызнулся булькающим шёпотом:

— Не видал! Урьюи даёт запал фламморигамам, а те разрешают забирать пепел. Всё!

— Подожди, я запутался, Урьюи — так зовут шамахтона? Как планету?

— Она и есть планета, — устало бормотал шчер. — Они же ядро. Хтонь из ядра… Их всегда так зовут.

— Так, а пепел… он всё-таки лечит?

— Ты посмотри на него, — тихо вмешалась я. — Какое там «лечит», он же располосован до самых позвонков, а раны… не знаю, ну, посмотри.

Когда я только проснулась на другом берегу, пленник был одним большим увечьем, набухшим и пылающим. Теперь краснота прошла, но раны не затянулись. Не успели… и уже больше не могли. Шчер заметил, что я его рассматриваю. Прищурился и отчеканил:

— Пепел продлевает наш век.

— Так он из вас ходячих мертвецов делает? — хмыкнул Нахель. — Ты так и будешь теперь башку откидывать, чтобы набрать воздуха?

В ответ ему в лоб прилетела та же самая ракушка, а шчер забился за валун подальше и остался там. Переживать. Мне тоже захотелось дать Нахелю в лоб. Ливень обернулся моросью, и Бритц слетел с утёса. С его анорака продолжало лить, как из тучи. Он достал из кармана отсыревший батончик, последний мокрый паёк, встряхнул и бросил мне.

— Нам повезло. Через пять часов шторм уйдёт дальше на север. Нахель, а где шчер?

— Вон там. Он говорит, их шамахтона зовут Урьюи, и что он… она — ядро, но конкретно я ничего не понял.

— Кстати. Нас прибило прямо туда, где, ты показывал, и лежит короткий путь к общине.

— Если я не займусь тарталётом, мы не улетим через пять часов, — категорически отказался Нахель. — Пробило малый грузовой отсек, в батареи попала соль, там ремонта часа на два-три.

— Так оставайтесь с Эмбер тут, а я прогуляюсь с этим.

Я попыталась быстро проглотить кусок батончика и подавилась:

— Подожди, кхе, Кайнорт, кх-хе! В общину пускают только диастимагов, а ты даже не шчер.

— Ну, не пустят, так вернусь ни с чем. Попытка не пытка.

— Ты не похож на коммивояжёра. «Не пустят» на языке крименгана — это в лоб.

Нахель махнул и ушёл чинить тарталёт. Бритц задумчиво бродил по гроту: вытоптал на песке чёртову вилку, невозможный треугольник и начал невозможный куб, но запутался и бросил. А потом сел. Сидел, молча смотрел в туман. Достал сигарету, покрутил в пальцах и убрал в карман. И меня проняло:

— Ладно, пошли.

— Я тебя никуда не звал.

— Берега патрулируют. Ты слышал — им нужен диастимаг? Мне лучше прогуляться, чем тут отсвечивать пять часов. Логично?

— Логично. Но неразумно.

— Почему?

Он вздохнул и потёр грудь под ключицей, как будто от меня его дёргала невралгия.

— Потому что… Эмбер, потому что единственный из двадцати, кого ты цапнула, оказался не просто бумерангом, а с аллергией на твой яд. Потому что из двух тысяч кофеен Эксиполя ты выбрала именно эту, чтобы попробовать ботулатте. Потому что при вероятности в одну сотую тебе хватило одного раза с… ладно, в общем.

— Прости, одного раза с чем?

— Ни с чем! Тобой можно города брать: катапультировать в осаду и подождать, пока врагу просто не повезёт. Очевидно, ни логика, ни математика на тебя не распространяются.

Мои ногти врезались в ладони, а зубы в кончик языка, и колоссальным напряжением моей воли вихор Бритца на затылке остался при нём.

— Сам ты неудачник. Беспрецедентное предложение действует только пять секунд.

Кайнорт подождал ровно пять. Потом взглядом смахнул меня с пути, зашёл за валун и сел напротив пленника. На галечном берегу его действия напоминали хаотичную расправу, а теперь он собрался и сосредоточился. Зафиксировал цель. Я сглотнула комок, вспомнив, где и откуда я наблюдала эту битву множества граней одного конфликта. Сверху, с балки в бойлерной глобоворота на Кармине.