Либелломания - Н. Мар

меня опять свело живот. — Кай, оставь его, раз всё равно не нужен.

— И не зажмуривайся.

Он словно по себе и мне… по нам с ним резанул, а не по горлу шчера. Ему в лицо брызнуло.

— Поняла? Раз и навсе… эй… это… как?

Бритц застыл, я резко села. Нахель выронил батончик. По виду Бритца, если я не ошибалась, можно было судить, что он страшно обескуражен. Я удивилась этому даже сильнее, чем происходящему на залитой кровью гальке. Шчер хватался за свой затылок и пытался вернуть на место голову, которую откинуло назад на ровно отрезанных мышцах и трахее, словно крышку его табакерки. Но он совершенно точно ещё не умер.

— Я в это больше не играю, — открестился бледный Нахель, отступая к тарталёту.

— Нет, подожди. Так не может быть.

Грудь шчера не вздымалась. Уже синий, он приподнял себя за волосы и… сел. Дёрнулся, будто хотел вдохнуть. А потом рукой откинул голову в сторону, раскрывая жуткую рану. Всосал воздух и приложил голову на место. Он потратил этот вдох на сиплое кудахтанье и повторил процедуру. Он смеялся над нами. Мне опять стало плохо. Кажется, нам всем стало.

— Так не может быть, — повторял Кайнорт и наворачивал третий круг возле шчера. До меня дошло:

— Пепел! Пепел фламморигамы.

Вот зачем он был нужен. Той рукой, которой шчер не придерживал голову, он сгрёб чёрный порошок с гальки и размазал по расхристанной груди. Он перестал дрожать и расслабился, словно получил дозу. Я не могла больше выносить его способ дыхания. Самой вдруг стало не хватать воздуха. Встала, взяла аптечку и, подойдя ближе, подала ему эластичный бинт:

— На, примотай как-нибудь.

— Погода портится, пора отчаливать, — пробормотал Бритц. — Нахель, закинь эту нежить в грузовой отсек, придётся взять его с собой. Он упомянул шамахтона, значит, что-то всё-таки знает.

— Славно, что ты вспомнил об этом сейчас, а ведь мог уже и горло перерезать!

— Нахель. Я не понял. Ты тоже припас пепла, чтобы гулять по краю моего терпения?

Шчер был лёгок и так занят своей головой, что Нахель справился в одиночку. Я ни в чём не возражала. Вата в ушах и слабость действовали как смирительная рубашка. И, в конце концов, я сама настояла на полёте, из-за меня они упустили токамак, а теперь ещё Бритц был на взводе из-за того, что его демонстрация собственной безнадёжности не удалась. Когда он приказал не зажмуриваться, я поверила, что, если только посмею, он вставит спички мне в глаза. Конечно, может быть, и нет. Но это прозвучало именно так. Его интонации, как эублефон, иногда вмещали гораздо больше, чем какие-то девятьсот тысяч слов октавиара. Теперь он молчал, играя кадыком. И мне совершенно не хотелось спорить, даже, к моему стыду, ради жизни пленника в грузовом отсеке. Тарталёт качало сильнее, чем когда мы заходили в гавань. Мой медальон-климатисс, в котором вертелся сгусток воды и грозовой тучи, обещал апокалипсический шторм уже через час. Нас подбрасывало на волнах, но предстояло вылавировать между кружевами скал, прежде чем тарталёт мог разогнаться и взлететь.

— Не могу вырулить! — с досадой ударил по штурвалу Нахель. — Нас относит налево, вдоль береговой линии!

Мы вышли только за первый ряд зубцов, торчавших из тумана, и огибали остров. Это вместо того, чтобы преодолеть второй ряд, а всего я насчитала их пять на пути сюда. Туман раздуло порывом, и показались голые утёсы, где берега поднимались резко, как небоскрёбы. Всё, чего добился рулевой, это недолгого притормаживания, только лишь чтобы нас не разбило об эти скалы на полном ходу. Но развернуться не удалось, нас крутило на месте. Нахель ругался на эзерглёссе.

— Ты жук-плавунец, — не разжимая зубов, чтобы не прикусить язык, напомнила я. — Тебе-то чего бояться?

— Финансовой кабалы за потопленный тарталёт!

— А ты чего сидишь сложа руки? — обернулся Кайнорт. Он опять был мертвецки спокоен, словно растратил годовой запас эмоций на берегу, а за новым предстояло идти в ассамблею.

— Я?

— Ты же управляешь водой, ну.

— Хорошо. Мне нужен обзор.

Он настроил внешние мониторы по всем фронтам, и мы оказались посреди стихии, как в шаре для грызунов. Конечно, ни один диастимаг не мог сладить с океанским штормом. Но я попыталась усмирить волну прямо под нами, и тарталёт перестало трясти. Мы уже не рисковали перевернуться, но ещё не могли встать на курс. Здесь бесилось какое-то течение, даже виднелся водораздел. Мутно-жёлтая река упорно разворачивала нас носом к острову. На четвёртом ряду зубастых скал остался последний угол острого утёса, и Нахель напряг все силы, чтобы оторваться. Уйти в открытое море. Я тоже вцепилась в неподатливое течение, и мы вырулили. Но на взлёте в тарталёт попала молния, он брыкнул и опять рухнул на пузо. Потолок дал мне затрещину.

Сзади в грузовом отсеке пинался шчер, и я на всякий случай пересела на краешек сиденья. Я торчала между эзерами, вцепившись в их подлокотники и почти касаясь плечами их плеч. Бритц по просьбе Нахеля перенастраивал один прибор за другим, но те стабильно отказывали, стоило ему взяться за следующий. Связь со спутниками прерывалась, пока бушевал шторм. Сквозь побитые о скалы двери салон заливало солёной водой. Через пять минут мы уже не понимали, где нас полощет. Где скалы, а где тучи. С перепугу я предотвратила такую волну, что минуту пялилась на свои дрожащие пальцы.

— Может, нам вернуться, раз море так настойчиво? Дождёмся, пока шторм стихнет.

— Нас и так несёт к берегу, проблема в том, что штормы здесь могут продолжаться неделями. А я не могу получить данные со спутника с актуальным прогнозом.

— Так может…

— Эмбер, на пол, на пол! — скомандовал Нахель.

Я нырнула под сиденье за секунду до удара днищем о риф. И предложила оттуда, дивясь, как жалобно зазвучал мой голос:

— Может, с берега получится поймать сигнал?

— Видимо, нам больше ничего не остаётся, — согласился Бритц и заглянул в моё убежище. — Поможешь причалить?

Я села, пристегнулась и сосредоточилась на воде вокруг наших турбин. Удивительно, но как только мы сдались, вода стала послушнее. Словно до этого она подчинялась мне наперекор власти Острова-с-Приветом, а теперь приказы слились в консонансе. Мы легко прошли третий и второй ряды горбатых челюстей прибрежных скал. Под пузом тарталёта заскребло, он накренился. И застрял. До берега оставалось метров