За солнцем - А. Кластер

Анкарат вошёл и увидел Родра. Против света из узкого окна его силуэт, ссутулившийся, поникший, казался длинной тенью силуэта Шида. Руки упали безвольно, голова опущена.

Только взгляд исподлобья – острый и злой. Оживший. То ли боль, то ли ярость, то ли новая жизнь земли изменили этот взгляд, прежде словно расплывшийся, мутноватый.

– Зачем ты пришёл?

И Анкарат рассказал.

Об Испытании. О том, что случилось с Китемом. О том, что Шид, когда придёт в себя, станет частью Дома и его армии. Родр слушал молча и не отводил взгляда.

– Когда они пошли с тобой, я знал: не вернутся, – голос его не дрогнул. – Уходи.

Анкарат кивнул, протянул кошель с самоцветами:

– Квартал станет частью города, снова будет работа. Лучше, чем раньше. Шид скоро вас навестит. Но до тех пор… возьми.

Родр помедлил. Потом взял. Его руки, всегда точные руки мастера, мелко тряслись.

Земля звучала, звучала по-новому, и горе этого человека, не заглушённое больше Проклятьем, звучало в полную силу, сквозь стены дома, до самого неба, низкого неба Тьмы.

– Уходи, – повторил Родр.

Юнман отворила быстрее, прищурилась, ослеплённая блеском брони, выслушала, деловито кивая. Анкарат прочитал ей письмо от Имры. Бодрое и дурацкое, оно звучало прежним голосом друга: всё хорошо, ем булки с мёдом утром и вечером, мне выдали новые ножи, ух как блестят, не получится с армией, так оно, может, и к лучшему, продам, куплю тебе отрез шёлка длиной в целую нашу улицу.

Но, читая, Анкарат помнил, как Имра диктовал эти строки новым, погасшим голосом. Смотрел в сторону, колупал корку незаживающего ожога – ребята из Отряда обещали, что вскоре Дом его вылечит, но пока этого не случилось. «Наверное, несмотря на Испытание, с такой кровью здесь сложно исцелиться быстро», – предположил Тэхмирэт. Анкарат чуть его не ударил. Толку тогда в этом Испытании? Для чего оно? Только чтобы привязать к Дому намертво? Он даже прорычал это вслух, а Тэхмирэт ответил невозмутимо: «В том числе и для этого».

Вся та свобода, тот блеск, что так пленил в путешествии, оказались лишь миражом.

Юнман взяла деньги без промедлений и сразу же спрятала. Письмо забрала тоже, хоть и не умела читать.

– Теперь ты уйдёшь? – спросила опасливо. – Больше не станешь здесь… колдовать?

Как ни выбирала слова, Анкарат понял. «Оставишь в покое?»

– Что здесь случилось? Что с кварталом?

Юнман скривилась:

– Спроси у своей ведьмы! – И захлопнула дверь.

Но Анкарат направился не к Атши, а к жилищу Ским.

Там было пусто. Не затворённая дверь поскрипывала на старых петлях.

Оглушённый, Анкарат вошёл в дом.

Тёмный и брошенный, он приминал к земле. Знакомых вещей почти не осталось – ни посуды, ни одежды, ни украшений Ским. Несколько сундуков с заплесневелыми тряпками да пустые бутылки её отца.

Копоть на крыше и запах пожара.

А Ским исчезла.

По пути к прежнему дому Анкарат рассмотрел новых людей получше. Чужаки, пришлые – кожа не выдублена рыжей пылью, одежда дороже, у многих на шее колдовские амулеты. Косились на доспех Отряда с удивлением, но без страха. Если бы Гриз пришёл с Анкаратом, может, и объяснил бы, что это значит, но Анкарат не позвал его и не рассказал, куда направляется. Говорить с Гризом стало теперь непросто: об Испытании он больше не упоминал, но то и дело Анкарат ловил его въедливый чёрный взгляд, вопросительный, выжидающий. Каждый раз спрашивал себя: знает о клятве? Мог узнать – у мамы, у Килча, у Имры… Мог увидеть сам, если достаточно изучил, как движется сила Дома. Прежде Анкарат сразу спросил бы прямо и теперь пытался спросить – но вопрос подкатывал к горлу шершавым камнем и падал вниз, давил сердце. Анкарат обрывал разговор, отправлялся на тренировку или выводил Чатри на пустоши по другую сторону Дома. Мчался, мчался по рыжей равнине, и песок сёк глаза и кожу, и казалось: они мчатся в битву, они свободны. Только тень Вершины, необъятная, укрывшая степь впереди, не давала забыть: это неправда.

Атши сидела на крыльце, чертила пальцем ноги в искристой пыли. Подняла глаза – чёрные и сухие, как остывшие угли.

– Вернулся, – выдохнула, поднялась. Толкнула дверь, дёрнула острым плечом, приглашая идти следом. Исчезла в доме, не дожидаясь ответа.

«Не думал, что всё так похоже», – сказал Гриз когда-то, и теперь слова воплотились, сбылись, судьбы сомкнулись, перехлестнулись.

Всё, что было в этом доме знакомым с детства, исчезло. Померкли и рассеялись нити магии Килча. Дом потемнел, превратился в пещеру, знаки языка древнего народа птичьими следами бежали по стенам, полу, ступеням. Эти следы перекликались, давили, незримо двигались, как медленные жернова.

Жернова Пути, который пронизывает землю, Пути, что нельзя покинуть.

Атши захватила это жилище и изменила сильнее, чем Анкарат сумел изменить квартал. Так он решил – до того, как услышал, что произошло.

После ритуала земля действительно ожила – жизнью пылающей, яростной.

Знаки, кровь Анкарата, зерно чужой силы пробудили её, смыли чёрную зыбь проклятья, знаки Старшего Дома, оковы Килча.

Земля проснулась и позвала.

Позвала силу каньонов, первородную магию древнего народа, и та услышала, поднялась, разрушила несколько шахт, затопила несколько переходов и рынков, вскрыла жилу и пролилась по улицам янтарной кровью. Люди, привыкшие жить в полусне, вдали от звучания собственных душ, очнулись в кошмаре.

– То был красивый кошмар, – хрипло выговорила Атши, – везде золотой свет, живой, кипучий. Такой же красивый кошмар ты принесёшь другим землям, огонёк. Ведь этого он и хочет?

Они сидели в саду, уже не похожем на прежний сад. На чёрных безлистых ветвях каплями алой крови вспыхивали плоды. Небо Тьмы, комканое, свинцово-алое, лежало прямо на крыше дома. Было душно и сумрачно – но земля искрила золотыми крупицами силы. Мир слоился, шатался, плыл мимо, и эти крупицы метались как мелкие мушки.

– Я не знаю, – сказал Анкарат, – чего он хочет.

Должен забыть обо всём.

Не цепляйся за то, что не имеет значения.

Сильнее всего предан собственной силе. Это правильно. Это тебе поможет.

Теперь у тебя другая цель, другая судьба, посвяти себя ей и будь счастлив.

Нет. Невозможно.

– Нет, – покачала головой Атши, – ты знаешь. Всё знаешь. Не просто так ведь пришёл.

Каждый вдох резал, сердце грохотало в горле, веки горели.

А она продолжала – легко, почти что распевно:

– …Пусть так. Они тебя заслужили. Он заслужил.

– Килч, – перебил Анкарат, –