За солнцем - А. Кластер

– Я помню, – прорычал Анкарат.

Молодец. Но я не оставлю шанса. Поклянись в верности. Настоящая клятва исправит тебя.

Анкарат задохнулся огнём и гневом. Он жаждал другой судьбы, жаждал прийти на Вершину – но ради свободы выбора пути, не ради клейма клятвы!

– А если нет? – крикнул в небо.

Моя воля сильней!

Степь задрожала, небо подёрнулось чёрным и гневным дымом. Но ответил Дом равнодушно:

Если нет, не выйдешь отсюда. И никто из этих щенков не выйдет. Рамилат забудет тебя, как только поймёт, что ты – нагар, отработанная порода. А твоя земля сгорит до конца. Так будет проще. Слишком много из-за тебя изменений, пора прекратить. Ты прав, у тебя сильная воля. Но очень скоро ты пожалеешь об этом. Сильная воля может быть и проклятьем.

Анкарат увидел в огне силуэты друзей, дымные, полустёртые жаром.

Увидел мамины глаза. Тот первый взгляд, счастливый и гордый, полный хорошим светом.

Землю квартала, впервые сияющую, живую.

Не подчиняйся, – ударило в грудь, скользнул у виска лихорадочный шёпот Атши:

…сила изменений, но боитесь её, потому так стремитесь сковать, найти русло…

Теперь он понял: Вершина – не источник жизни и силы.

Это каменные оковы.

Тюрьма для солнца.

Горечь вгрызалась в сердце, впервые огонь ошпаривал болью, забирал воздух.

Что выбираешь?

– Хорошо. Я поклянусь.

Клятву он не запомнил. Только проблески: как волна огня обрушилась, придавила. Как ударил в землю открытой ладонью. Сквозь ладонь клятва пробила сердце, воля земли, нет, воля Дома, Правителя влилась в кровь, пропечаталась новым знаком в костях. Как крикнул в горящее небо: поклянись мне тоже, что не тронешь их, сохранишь мою землю!

Больше ответов не было, но он верил: что-то там, в глубине, глубже тюрьмы для солнца – слышит.

Верил: исполнит. Ведь клятва – тоже договор между землёй и кровью, между землёй и человеческим сердцем. Правитель был человек, но воплощал волю земли. Говорил с Анкаратом голосом Дома. Он исполнит договор.

Клятва горела теперь над голосом солнца, вспыхивала, стоило к нему потянуться. После клятвы было сражение – огонь степи закрутился смерчем, рвал облака, взрывал землю.

Правитель всё знал, даже о письмах Амии. Видел насквозь, насмехался.

Анкарат усмирил огонь – забрал сквозь обжигающую боль клятвы. Степь и небо рассеялись золотистым туманом, впитались в стены. Вокруг был прежний огромный зал, но посветлевший и тихий.

Перед Анкаратом стояла мама. Протянула меч – перекованный, изменённый. По колдовскому металлу бежали золотые нити.

Мама была счастлива, торжествовала.

Анкарат вспомнил тот первый раз, когда видел этот торжествующий свет.

Эта память навсегда изменилась.

Стала чёрной.

III

«Амия,

Я прошёл Испытание.

С Чатри всё нормально. Конюх говорит, стены Дома для неё тяжёлые, а земля города слишком горячая, но она привыкнет. Зато за городом ей нравится, хоть сейчас и темно. Ветер такой сильный, швыряет навстречу острые камни. Как будто мы в сражении. Как будто свободны.

Давай без ерунды. Тебя нельзя забыть.

Пиши ещё, только не всё подряд.

Анкарат».

После Испытания Дом словно бы отдыхал. Остывал.

Коридор больше не грохотал барабанами, шаги не звучали кровотоком Вершины. Обратный путь показался глухим и тёмным.

В сопредельном зале, тесном, низком после зала Испытания, было теперь гораздо меньше людей: несколько воинов Отряда – с ними опять болтал Шейза, сдержанней, чем на празднике. Гриз, угловатой тенью приникший к стене и встрепенувшийся с появлением Анкарата. Анкарат заметил это движение, хотел махнуть рукой – видишь, со мной всё в порядке.

Но потом увидел их. Сердце упало.

Клятва отозвалась, стиснула сердце железной нитью.

Курд рассматривал новую цепь – та сверкала злым блеском, медным, кровавым. Шид замер, понурившись, уронив руки, пустым взглядом уставившись в пол. Словно потерял сознание, но не упал. Словно сила Дома его держала.

Китема не было.

Дом его забрал.

Об этом рассказал Имра – осипшим, выгоревшим голосом, растирая обожжённый след на щеке обожжённой рукой. Рассказал: да, провожатый не обманул, там было множество путей, каждому достался свой, но все пути были сквозь огонь, по чёрной, ядовитой земле. Как будто наша земля, сказал Имра, отразилась здесь.

Дом смотрел сквозь них на эту чёрную землю, и та земля была их кости, взвесь в их дыхании. Дом спросил: «Вы желаете измениться?» – и все поняли: теперь это выбор между переменой и смертью.

Имра рассказывал, и голос его оставался чёрным, как земля, о которой он говорил. Улыбка, прежде возникавшая на его лице даже в самые мрачные моменты, не появлялась, не появлялась даже её кривая, невесёлая тень. Как будто Испытание стёрло и эту улыбку, и прежний голос Имры.

Испытание стёрло и Китема.

– Наверное, – сказал Имра, – он выбрал не то.

Он смотрел незнакомо и тускло, но Анкарат знал, о чём Имра не говорит.

Ты выбрал за нас. Ты нас заставил. Ты привёл нас сюда, из-за тебя его нет.

Но вслух произнёс другое:

– Мы видели твою клятву.

Курд оторвал взгляд от цепи, кивнул:

– Да. Спасибо.

Шид так и не очнулся.

Мама отвела Анкарата в свои покои – лабиринт рубленых комнат на линии Лау, возле лаборатории. Занавеси и широкие отрезы багряных тканей, россыпи самоцветов в стенах, напоминавшие о тайнике дворца Сада-на-Взморье, прожилки руды в камне – всё здесь пылало лихорадочным светом, напоминавшим о свете каньонов. Той земли она не могла коснуться – понимала ли, как похоже новое жилище на пещерные переходы?

Всюду валялись бумаги с расчётами, исписанные, изорванные в клочки и почти чистые, всюду вспыхивали клубки спутанных магических нитей. Мама устроилась на кушетке и Анкарата заставила сесть рядом. Так надолго она никогда к нему не приближалась. Смотрела с незнакомым восторгом – никогда подобный её восторг не обращался к нему. Но Анкарат вспоминал другое.

Ритуальный круг, вычерченный кровью, кровью, превратившейся в грязь, мама так и осталась там, в сердце своей клятвы. Знал всегда, но только теперь понял.

Мама держала ладонь Анкарата в своих, и он видел, по-прежнему видел: её руки в крови, эту кровь не смыть.

Гриз принёс вино и фрукты, пытался поймать взгляд, но мама отослала его прочь: всё в порядке, не бойся. И повторяла, уже Анкарату:

– Всё в порядке, ну что ты! Что с тобой?

Забудет тебя, как только поймёт, что ты нагар, отработанная порода.

Кровь, столько крови, она изменила себя, перекалила кости, перемешала элементы своей души, чтобы