Сингония миров. Относительность предопределенности - Валерий Петрович Большаков

– отозвалась Нати. – А на чем я остановилась, пока ты меня опять не соблазнил?

– Я?! – поразился Сенизо.

– Ну, не я же! – хихикнула Иверень. – И… И хватит меня целовать! Губы уже опухли!

– Ладно, не буду, – кротко ответил Мигель. – Ты что-то, там, рассказывала про ультрафиолет… Вернее, про его дефицит в здешних широтах.

– А, точно… Ну, для светлокожих это терпимо. Мы же, я имею в виду белых, синтезируем витамин D. Но для людей с тёмной кожей… М-да. Меланин словно запер их собственные тела от солнца! У детей чернокожих начинается рахит: ноги кривятся, кости растут непропорционально, а у женщин деформируется таз, и они часто не могут рожать. Младенцы и вовсе умирают. Это не суеверия – это медицинский факт!

Нати вздохнула и закинула ногу на Сенизо.

– Потому-то, Миша, у тёмнокожих женщин в наших землях частое бесплодие и высокая детская смертность. И ненависть рождается отсюда же: черные винят белых в том, что мы якобы забираем у них будущее. А виноваты не мы, и не они – виновата тень ледника!

Нати кивнула в сторону ледяной стены, серой в ночи:

– Сотни поколений жили под этой тенью… Светлые дети выживали, тёмные – умирали. Это не предрассудок, Миша, это холодная арифметика природы! Похьола сама выбрала, кто будет жить в этих землях – мы! Потому что у нас белая кожа и голубые глаза. Это не дар богов, а плата за жизнь.

Огонь догорал, угли мерцали красным.

И вдруг в памяти Михаила всплыл другой голос – в поезде «Красноярск – Москва» летом семьдесят четвертого года. Василий Гарин, он же Глеб Бауэр пел тогда странную песню, которую напишут лишь через годы…

Но слова остались с юным Мишей, перекочевали сквозь десятилетия и миры.

Сенизо вздохнул, улыбаясь самому себе. Нати заметила это, повернулась к нему, уперлась ладонями в его грудь:

– О чём думаешь, Миша?

– Думаю… о поезде. Сорок лет тому назад мы сидели в купе – я, Наташа и Василий. Он пел песню, которой тогда ещё не было…

– Как это – не было?

– Не было… Она появилась в моём мире только много лет спустя. Но я услышал её тогда. И запомнил слова на всю жизнь…

Нати затеребила вождя революции:

– Спой их мне! Ну, пожа-алуйста!

– Да у меня и голоса-то нет… – застеснялся Мигель.

– А ты тихонько!

И Сенизо повторил строки почти шёпотом, словно боялся разрушить магию:

А жизнь – только слово,

Есть лишь любовь и есть смерть…

Эй! А кто будет петь,

Если все будут спать?

Смерть стоит того, чтобы жить,

А любовь – стоит того, чтобы ждать…

Нати слушала, и её глаза отражали огонь костра.

– Красивые слова, Миша… И они – правда!

Она прижалась к Мигелю, и в этот самый миг он понял: всё сошлось. Случайная песня из будущего, юношеская память, ледяная ночь Похьолы и нежное тепло любимой женщины.

Случайности… Но в них и был промысел Судьбы.

Там же, позже

Утро застало парочку у костра. Небо над моренным гребнем светлело, и лёд, затмивший горизонт, мерцал, словно гигантская стена из серебра. Мигель сидел, обняв колени, задумчивый и как будто просветленный.

– Знаешь, Нати… – медленно выговорил он. – Эта «стена» не стоит на месте… Она движется. В холодные века спускается южнее, в тёплые – отступает к северу. Понимаешь, что это значит?

Женщина лукаво прищурилась.

– Что?

– Это значит: мы ходим по сокровищам! – вытолкнул Мигель с юношеской горячностью. – Лёд миллионы лет тащил с собой камни со всех гор, дробил их, шлифовал. Здесь, в моренах, лежит всё: металлы, самоцветы… Да что угодно!

Нати улыбнулась – не насмешливо, а так, будто ждала, когда же он сам поймёт всем ведомую истину.

– Ты говоришь, как учёный! А я подтвержу, как нойодка. Мы знаем: лёд не только страшен, он щедр! Иногда в глетчерных озёрах под Стеной находили самородки золота. Большие, Миша! С твой кулак! А бывало, что и алмазы попадались…

Мигель вскинул голову – небосвод на востоке окрасился розовым. Всходило солнце.

– А пойдем, погуляем?

– Пошли! – обрадовалась Нати. – Коста только к вечеру за нами приедет. Весь день – наш!

* * *

 Держась за руки, они шли вдоль морены, где талая вода из ледника сочилась в маленькие ручьи. С любопытством осматриваясь, Мигель заметил среди валунов странный булыжник: не серый гранит и не розовый кварц, а тёмно-бурый, словно обугленный.

Он поднял его – и едва не выронил.

– Ничего себе! Да он раз в пять тяжелее, чем выглядит!

Нати приблизилась, всмотрелась. Поверхность камня была неровной, с матовой стекловидной коркой. В трещинах проблескивали желтоватые и зеленоватые прожилки.

– Это не обычный камень, – сказала Иверень, пугаясь. – Он падал с неба – и плавился в воздухе! А внутри – металл.

Сенизо провёл пальцем по гладкой трещине, где из-под чёрной оболочки сверкало что-то плотное, серо-металлическое.

– Значит, ядро уцелело… Может быть, платина?

Нати отрицательно замотала головой.

– Нет… Миша, брось его! Он радиоактивный… Я чувствую – этот булыжник излучает смерть!

Сенизо выпустил камень из рук.

– Ты уверена?

Нати серьезно кивнула.

– На кафедре радиологии в универе нам показывали минералы урана. Некоторые светились в темноте. Я узнала этот блеск сразу. Радиация убивает даже без огня – этот яд невидим! – она прищурилась, глядя на Великую Стену. – Такие камни – дар и проклятие. С ними нельзя играть. Их можно лишь хранить – и ждать часа, когда они сами откроют свою силу.

Сенизо ничего не ответил. А вот в глазах его разгорелся мрачный огонь: он разглядел в чёрном «небесном камне» именно дар – очень опасный дар, воистину диавольский.

– Кажется, у меня скоро будет дубинка на этих шведских парней… – прошептал Мигель после долгой паузы.

Документ 12

Председателю КГБ СССР

Е. В. фон Ливен

РАПОРТ-ДОКЛАД № 31/19

Дата: 06. 03. 2019

Автор: М. Т. Исаева, полковник

Псевдоним постоянный: «Росита»

Статус: руководитель

Содержание: идентификация М. Браилова

Гриф: лично, секретно

Тов. фон Ливен!

Сведения и материалы, переданные «Мавром», подтверждают: Михаил Браилов, оказавшийся в мире «Дельта» по причине технического сбоя (предполагаем, что он намеревался транспозитироваться в «Гамму»), и Мигель Сенизо, вождь революции, победившей в Ингерманландии, одно и то же лицо.

Полагаем, что фамилия «Сенизо» была своеобразным переводом русской фамилии «Гарин» на испанский – данное косвенное доказательство я упоминаю, как дополнение.

Самое же примечательное заключается в том, что Браилов стал иным! Матрица памяти, пересаженная ему от Миши Гарина