Плащ и галстук - Харитон Байконурович Мамбурин

тот самый Захар Петляев, что представлялся первым, — Разрешите доложить! Обустройство на новом месте происходит согласно графику! Через семь минут будет готова первая патрульная тройка из Ежовой, Семина и меня, нам нужно будет оценить периметр…

— Тихо…, — бормочу я, — Тихо. Автомат из окна убрать! В окна больше ничего не совать! Открытый штурм здания исключен! Вооруженными патрулями периметр секретного объекта не демаскировать!

Последнее сильно подламывает картину мира бедного юноши, который охрипшим голосом просит прояснить, объяснить и указать. Окружающие нас занятые люди, прекрасно слышавшие как мои, так и его слова, тут же начинают молча и не сговариваясь скапливаться вокруг меня. Это настолько кринжово, что даже не слегка. Пытаюсь удержать морду лица и придумать, как донести.

Придумываю. Мягко и дружелюбно объясняю политику партии, мол, подзащитные — это важно, но и социальная адаптация тоже, придётся совмещать, работая за троих. Последнее этих человекоподобных роботов не пугает ни грамма. Кажется, их вообще ничего не пугает. Когда я вижу ранее переодевавшуюся девушку, слушающую нас в лифчике и одном носке, понимаю, что не обманулся в первоначальном выводе. Это — роботы. Советские терминаторы. Ну и несчастные дети заодно, но на последнее мне плевать. Я считаю, что ребенки из своего детства вообще никаких выводов делать не умеют, а жить начинают лет с 18-ти, когда это в принципе можно назвать жизнью. Так смысл с ними возиться?

Странно, но как оказывается, вся эта свистопляска вокруг «лейтенанта Изотова» — это не их безусловный рефлекс на старшего по званию, а действительно, я состою в вертикали командования как оперативный офицер. Тот же Петляев, видимо, старший у всей этой группы зомби, притаскивает мне запечатанный конверт. Вскрываю, ознакамливаюсь, пожимаю плечами. Приказ действительно есть. От Окалины-старшей. Суть переданного военным канцеляритом полная размытая фигня, а вот в прилагающихся записках всё куда более прозаично.

— Значит, вы будущие «когти» …, — задумчиво тяну я, оглядывая стоящих вокруг меня бесстрастных молодых людей. От вида девушки в лифчике и без трусов, сосредоточенно рассматривающей меня, чешется кожа на голове.

— Так точно, товарищ лейтенант!

Хмыкаю, командую «вольно», ухожу звонить Колдуну. Алексей у меня указан как ответственное лицо, которое будет гонять этот молодняк по своим программам. Перед самым звонком меня осеняет, поэтому я делаю сначала другой звонок — по интеркому. Мне лениво отвечает женский голосок.

— Товарищ Кладышева, приходите на плюс второй этаж, я вам больно сделаю, — обещания из меня сегодня льются щедрым потоком.

Прилетевшую брюнетку, одетую во все перекособоченное, представляю местным «роботам», а потом озадачиваю партийным заданием — закупить на весь этот отряд цивильной одежды разного фасона. Ну и заодно, на предварительных собеседованиях, проверить, насколько оловянным солдатикам перекосили чердаки и вообще, лечится ли подобное. И как с ними вообще быть. Кладышева, обманутая в лучших ожиданиях, пытается торговаться и канючить, но я её игнорирую, вовсю гавкаясь с Колдуном по телефону.

Наконец, догавкавшись до устраивающего обоих компромисса, я бросаю трубку и начинаю изрыгать накопленную мудрость на оловянных солдатиков. Эта мудрость заставляет их в максимально быстром темпе распихивать оружие по углам комнат, прививает им определенные рамки и границы, подготавливает к скорому визиту бабы Цао, которая у «солдатиков» теперь за маму и остальных родственников. Затем, бросив на произвол судьбы жалобно выглядящую Кладышеву, стоящую потерянной сироткой с портновским метром в руках, я торжественно удаляюсь. Прозрачный шар во дворе уже не катается, а смирно стоит на одном месте. Лежащую там на боку кошку чешут две слегка подранные и покусанные узбекские феи.

Понимаю, что с меня на сегодня — хватит. Если есть что-то не похожее на нормальную жизнь, как представляю её я, так вот это как раз всё происходящее. Поехавшая мазохистка, плаксивая и дерганная призрачная девочка, кошколюбивый Салиновский, Вадим, которого я скоро начну считать жителем лифта, целых две группы категорически не похожих друг на друга неосапиантов, с которыми теперь надо жить. И…

…смотрю, как два «солдатика», как я уже точно решил называть этих жителей второго этажа, лезут на крышу. С красным флагом. Не тем здоровенным знаменем, что расстелили у себя, а с таким, поменьше. Не хочу задаваться вопросом, где они взяли флагшток… или швабру. Хочу как баба Цао — стоять на крыльце с приложенной к лицу рукой. Но нельзя. Обязательно кто-нибудь озадачит.

Пойду в парке посижу.

Там хорошо. Шуршит зелень, пиликают птички, никто не наводит суету, не плачет, не смотрит укоризненно и не клянчит получить по жопе. Тут просто старый треснутый асфальт, по которому ползают жуки, понурившиеся от зноя деревья, гиперактивная белка с клочковатым хвостом, да… девушка, идущая по дорожке неподалеку.

Она бросалась в глаза, иначе не скажешь. Не девочка, девушка, видно по лицу, но очень хрупкая, маленькая. Пропорционально сложенный небольшой человечек со взрослым лицом и худенькой фигурой, явно не одаренной природой. Узкие бедра, плечики, без намека на грудь или чуть ниже. Белые волосы, ресницы и брови, из-за чего я сразу подумал, что она альбинос, но нет. Просто очень светлая блондинка в воздушном белом сарафане на бретельках.

Она просто гуляет, вертя по сторонам головой и постоянно улыбаясь.

Светлая солнечная улыбка досталась и мне, вместе с внимательным взглядом темно-синих глаз, кажущихся огромными на остреньком женском личике.

Мне. Довольно крупному высокому парню с полумаской на лице, в растянутой майке-алкоголичке, с сигаретой в зубах и прической, напоминающей взбешенного ежа. В полузаброшенном парке, где больше никого нет и вполне может быть, что и не появится в ближайшие часы.

…а она улыбнулась не задумываясь.

Однако…

Глава 14. С миру по нитке

Иногда мысли — это единственное утешение, которое остается. Конечно, подобное высказывание можно перефразировать так, что мысли, в принципе, свои или наведенные, вообще единственное утешение человека, но этой фигней (перефразированием) мы страдать не будем. Вообще, если ты решаешься на похищение беременной женщины — это уже весомый знак, что время лишних мыслей ушло.

— Заткнись и виси молча! — прохрипел я, устаканивая хнычущую ношу на плече. Голосовые связки саднили как неродные, голос было не узнать. Да что там, вообще не понимал, как висящая на плече разбирает, что я ей там хриплю. Или вообще в сознании, так как одеколон «Шипр», которым я чуть ли не омылся, валил с ног даже меня. А у беременных, говорят, обоняние острее.