Дети мертвой звезды - Алекс Джун

– Хватит! – вскипел я. – Не оправдывай романтикой и прочей хренью своё безумие. Ты не разжалобишь меня стихами!

Но Лёд никак не отреагировал на мои восклицания, продолжив шептать, но уже совсем неразборчиво: «Превращая негромкие стоны в отчаянный вой… стоны в отчаянный вой…»

– Заткнись! – завопил я, но мне не стало легче. Последние несколько дней совершенно вывернули меня наизнанку. Слишком много бреда вперемешку с болючей реальностью. Шаманка и её ритуалы, безумие Льда, раны Эй, фанатики с верёвками и манией к разрушению. Я вздрогнул, почувствовав, как холодные капли затекают мне в уши. Я беззвучно плакал. Если анархо-примитивисты уничтожают символы как вехи цивилизации, то не найти мне здесь библиотеки, а значит, не обрести покоя. Я так мечтал отгородиться от всей этой мерзости крепостной стеной из книг. Но снова потерпел крах. Потерянный рай. Неужели эти чудаки, дикари-анархисты, верят, что смогут играть среди зелёных кущ и упиваться жизнью, в экстазе соединяясь с природой? Наслаждаться свободным временем? А кто им будет приносить еду, строить кров, мастерить одежду? Господь Бог? Я рассмеялся, всё ещё всхлипывая. Готов спорить, что даже на диком острове жизнь не похожа на сказку. Сильнейший соплеменник, помахивая дубинкой, быстренько вколотит в окружающих свои порядки. А ты либо бейся, либо подчиняйся. Так всегда было. Только дубины эволюционировали в ядерные ракеты, в отличие от статичной человеческой сути. Люди меняли мир, но сами всегда оставались хитрыми хищниками, роняющими слюни на слабого. Ох, как мне не нравились эти угрюмые выводы, но я никак не мог переформатировать их во что-то ободряющее. Мысленно я хоронил позитивную философию, проклиная коучей, книги которых я раньше воспринимал как путеводитель к счастью. И каким образом мне сейчас помогут их нежизнеспособные советы? Лёд давно затих, и я вздрогнул, когда он внезапно крикнул:

– Пусть ты не понимаешь меня, но я не конченый урод. Джио Россо очень хорошо говорит о чувствах в стихах, я тоже написал стихотворение для Занозы, но прочту его лишь тебе. Она меня не хочет даже слышать.

И, в который раз вопреки моему предостерегающему «заткнись», Лёд поделился со мной самым сокровенным – строчками, которые прятал среди листков любимого поэта и, по его признанию, постоянно прокручивал в голове. Не сказать, что после этого я понял его или воспылал сочувствием, но, вспоминая все дальнейшие события, мне хочется переписать то стихотворение в дневник и сохранить как исповедь Льда, ведь даже ужасный злодей имеет право покаяться. Хоть и не получить при этом прощение. Я никогда его не прощу. Я знал это тогда, понимаю это и теперь.

Мне очень сложно с собой справляться,

От этих мыслей больных и странных

Я знаю, нужно скорее спасаться

И выплывать на свет из тумана.

Зажечь фонарь и искать дорогу,

Глотая воздух, кричать беззвучно,

На помощь звать, пусть придут, помогут,

А не решат: зов других – это скучно.

Пусть не боятся со мной заблудиться

И сгинуть где-то в лесу сомнений.

Когда ты слеп, то легко оступиться,

Когда ты глух – ни к чему объяснения.

Молю, идите на звук моей крови,

Что бьётся в венах неистово громко,

Зажгут маяк потерявшимся в море,

А мне достаточно свечки обломка.

Лёд

Дневник Тени

Запись двадцать шестая

Мы пролежали в той комнате не так долго, чтобы сдохнуть от жажды, но достаточно, чтобы отчаяться. Со Льдом я не разговаривал, он тоже больше не предпринимал попыток, возможно, оскорбившись, что я никак не отреагировал на его признание в стихах. Но у меня не было ни малейшего желания становиться участником шекспировской драмы. Периодически я прислушивался к звукам за окном, но ничего нового для себя не узнавал, слышны были только шорохи из угла Льда. Я давно прекратил попытки скинуть верёвки и мешок – экономил силы. Слишком поздно я вспомнил вычитанный где-то совет напрягать мышцы во время связывания, чтобы не позволить затянуть путы максимально туго. Мои ноги и руки болели, они жутко затекли. Я пробовал повторить опыт героя из книги Джека Лондона «Межзвёздный скиталец» и перенести своё сознание в другое измерение, но в итоге просто провалился в сон. Меня разбудил яркий свет. Я открыл глаза и увидел Льда. Его растрёпанные серебряные волосы свисали патлами, а из чёрных омутов-глаз снова приветливо махало знакомое мне безумие. Интересно, а как я выгляжу со стороны? Надеюсь, посимпатичнее.

– Как выпутался? – прошептал я, щурясь от режущих солнечных лучей.

Руки Льда всё ещё были связаны у него за спиной, ноги тоже обмотаны путами, – видимо, он стянул мешок с моей головы, зубами разорвав удерживающие его завязки. Удивительно, как крепко я спал. Лёд вполне мог перегрызть мне горло, а я бы и не заметил.

– Тёрся башкой о стену. Грызи, только слюной не мочи, мокрые узлы хрен развяжешь. – С этими словами Лёд повернулся ко мне спиной.

Мне было жалко свои зубы, да и грязные верёвки были мерзкими на вид, я даже не хотел думать, где и как их могли до этого использовать. Но моё воображение, как обычно, старалось мне напакостить и ввести в ещё большее уныние, рисуя в голове череду одинаково тошнотворных эпизодов. Я сглотнул и впился зубами в узел, мотая головой из стороны в сторону, как собака, играющая с палкой. Лёд попытался мне помочь и тоже стал тянуть руки на себя, чуть не выдрав мне зуб. Наконец мои страдания окупились, и я смог ослабить узел. Лёд шустро избавился от пут, размотал свои ноги, а затем занялся мной. Всё ещё ощущая пакостный вкус верёвки во рту, я сообразил, что мог заставить Льда грызть мои путы, а сам бы потом орудовал руками, как он. Похоже, без книг я стремительно тупею. Наконец я смог размять затёкшие конечности. Как же это было великолепно! Лёд тоже тёр запястья, которые были покрыты кровавыми полосами – следами его безуспешной борьбы с верёвками. Не говоря ни слова, я подошёл к нему поближе, поймал его взгляд, а после со всей силы врезал кулаком по лицу. Лёд пошатнулся, но не упал. Он прижал ладонь к носу, унимая кровь, но не сделал ни единой попытки дать мне сдачи. Такое показушное благородство вперемешку с безропотным смирением перед наказанием погасило во мне всю охоту избивать его. Я хотел было плюнуть, но во рту