Тень среди лета. Предательство среди зимы - Дэниел Абрахам

толку было бы больше, – возразил андат. – Некоторые ошибки замечаешь только задним числом.

Маати принял позу, которую можно было трактовать как знак согласия или простую вежливость. Бессемянный улыбнулся и бросил травинку в пруд.

– А где Хешай-кво?

– Кто знает? В Веселом квартале, скорее всего. Или в какой-нибудь чайной возле порта. Он не из тех, кто радуется завтрашнему дню. А что же ты, мальчик мой? Из тебя вышел лучший ученик, чем я предполагал. Ты уже отведал городской жизни, научился гулять с людьми ниже себя рангом и пропускать важные встречи. Хешаю понадобились годы, чтобы понять прелесть всего этого.

– А тебе завидно? – спросил Маати.

Бессемянный рассмеялся и взглянул прямо ему в глаза. Прекрасное лицо было печально.

– У меня сегодня был тяжелый день, – произнес он с горьким смешком. – Я нашел то, что давно потерял, а оно, оказывается, не стоило поисков. А ты? Готов к завтрашней церемонии?

Маати ответил утвердительной позой. Андат улыбнулся, но потом улыбка оплыла, как свеча, превратилась в нечто противоречивое и неясное. Цикады в ветвях разом смолкли, словно у них был один голос на всех, а через миг запели снова.

– Может… – начал андат и затих, изобразив просьбу потерпеть, пока он подбирает слова. – Маати-кя, если я что-то могу для тебя сделать… Оказать услугу, выполнить что-нибудь по твоему желанию… или воздержаться от действий, только скажи, и получишь. Для тебя – что угодно.

Маати взглянул в бледное лицо – оно светилось в сумерках, как фарфоровое.

– Почему? Почему ты мне это предлагаешь?

Бессемянный улыбнулся и подвинулся, прошелестев дорогой тканью по траве.

– Посмотреть, что ты выберешь, – ответил он.

– А если выбор будет тебе неприятен?

– Оно того стоит, – сказал Бессемянный. – Так я узнаю больше о твоей душе, а подобные сведения обходятся недешево. Выбирай, что бы ты хотел начать или прекратить.

Маати почувствовал, как краснеет, и наклонился к пруду. Он долго смотрел на гладь воды и на рыб, белесых и золотых. Потом заговорил глухо, вполголоса:

– Завтра, когда придет срок… когда Хешай-кво должен будет совершить скорбный торг, не борись с ним. Я наблюдал за вами в тот первый раз, на хлопковой церемонии, и потом тоже. Ты всегда заставляешь его с тобой бороться. Вынуждаешь себя одолевать. Не делай так завтра.

Андат кивнул с печальной улыбкой на прекрасных мягких губах.

– Славный ты мальчуган, не чета нам, – сказал он. – Я исполню твою просьбу.

Они молча сидели, пока солнце не зашло и не зажглись звезды – сначала поодиночке, потом горстками и наконец тысячами тысяч. Дворец засиял фонарями; Маати уловил обрывки далекой мелодии.

– Надо поставить ночную свечу, – спохватился он.

– Как пожелаешь, – ответил Бессемянный.

Маати не хотелось вставать и уходить в дом. Он смотрел на силуэт андата с одной назойливой мыслью; воспоминание о книге и необычная робость Бессемянного смущали его, волновали, не давали покоя.

– Бессемянный-тя, я тут подумал… Можно вопрос? Сейчас, пока мы еще друзья.

– Играешь на моих чувствах, – произнес андат, словно забавляясь.

Маати подтвердил это позой веселого согласия, и Бессемянный кивнул:

– Спрашивай.

– Вы с Хешаем-кво в некотором роде одно целое, правда?

– Иногда рука дергает куклу, иногда кукла водит рукой, но нити связывают обоих. Да.

– И ты ненавидишь его.

– Да.

– Раз так, ты ненавидишь и себя тоже?

Андат сел на корточки и стал рассматривать дом, чернеющий в звездном свете, будто картину. Он так надолго умолк, что Маати решил, что не получит ответа. Однако чуть погодя ответ пришел – тихий, чуть громче шепота:

– Да. Каждый миг.

Маати подождал еще немного, но Бессемянный больше ничего не сказал. Тогда юноша взял вещи и встал, чтобы вернуться в дом. Перед андатом он задержался и тронул его за рукав. Бессемянный остался недвижим как скала: не дрогнул, не проронил ни слова. Маати поднялся в дом, зажег ночную и лимонную свечи и приготовился ко сну.

Хешай вернулся перед самым рассветом. От него несло дешевым вином, на одежде расплылись пятна. Маати помог ему привести себя в порядок перед аудиенцией – подал свежее платье, принес таз для мытья головы и бритвенный прибор. С красными глазами, конечно, ничего нельзя было поделать. Все это время Бессемянный сидел то в одном углу, то в другом и вел себя на удивление тихо. Выпил Хешай мало, съел еще меньше, а когда солнце позолотило верхушки деревьев, вышел вразвалку из дому. Маати с андатом последовали за ним.

День выдался славный – над морем на востоке громоздились выше гор облака, белые, как хлопок. Во дворцах суетились рабы и челядь, изящной поступью вышагивали сановники утхайема. У всех свои дела, подумал Маати. И у поэтов тоже.

Представители Дома Вилсинов ждали их в переднем зале. Беременная стояла перед входом в окружении слуг, без конца поправляя юбки, специально пошитые к этому дню, чтобы скрыть ее от нескромных взглядов, но не задержать плод, когда тот покинет утробу. Маати почувствовал приступ паники. Хешай-кво бродил туда-сюда мимо женщин и слуг, поводя красными глазами. Искал, видимо, Лиат Чокави, которая должна была вести торг.

Лиат нашлась в самом зале – что-то бормотала под нос и мерила шагами пол. На ней было белое одеяние с голубой нитью – цвета траура. Волосы, убранные в узел, подчеркивали нежность кожи, изящный изгиб шеи. Маати залюбовался ею. «Именно такая, – подумал он, – могла понравиться Оте-кво и полюбить его». Увидев их, Лиат подняла глаза и приняла позу приветствия.

– Можно уже? – буркнул Хешай.

Не узнай Маати его лучше, он не услышал бы за грубостью боли. Боли и ужаса.

– Мы ждем лекаря, – сказала Лиат.

– А он что, опаздывает?

– Это мы пришли раньше времени, – тихо поправил Маати.

Поэт гневно зыркнул на него, дернул плечом и переместился вглубь зала, где угрюмо уставился в окно. Бессемянный, перехватив взгляд Маати, поджал губы, тоже дернул плечом и побрел на солнце. Маати, оставшись наедине с девушкой, изобразил церемонную позу приветствия. Лиат ответила тем же.

– Прости Хешая-кво, – сказал Маати вполголоса, чтобы его не услышали. – Он терпеть не может скорбные торги. Это… долгая история, и она едва ли заслуживает рассказа. Просто не надо судить его слишком строго.

– Не буду, – ответила Лиат мягче, без прежнего официоза. Казалось, она едва удерживала улыбку. – Итани говорил мне об этом. И о тебе тоже.

– Он был очень добр… что взялся показать мне город, – пролепетал застигнутый врасплох Маати. – Я почти не знал его, когда прибыл.

Лиат улыбнулась и тронула его за рукав.

– Это тебя мне нужно благодарить, – произнесла она. – Если бы не ты, не знаю, когда бы