Костер и Саламандра. Книга 2 - Максим Андреевич Далин

О том, как душа взаимодействует с телом – или там с частью тела в частных случаях.

Что приятно, медиков это всё вообще не пугало и не смущало. Они были спокойные научные люди, видели и смерть, и жизнь, которая порой может устроить такое, что смерть покажется истинной милостью Божьей, – и я вдруг поняла, что мне в их обществе очень комфортно. Вдобавок мы выяснили, что у мэтра Хишта – слабый, еле заметный Дар, который он считал просто особенно сильно развитой интуицией: всегда чувствовал, кто из тяжёлых больных скоро умрёт, а кто останется жить.

В общем, получился полезный обмен опытом. Многие медики считали, что некромантия должна со временем… ну если не стать частью медицины, то, во всяком случае, краешком примкнуть к медицине. Я не спорила. По-моему, некромантия, медицина и религия занимались более или менее одним делом: изучали всякие варианты взаимодействия тела и души.

Мы закончили беседовать, когда небо уже было чернильно-синим, – пришёл красивый вечер ранней весны. Я спускалась к Валору – но не рискнула ему мешать: Валор делал выписки из трактата о чернокнижии. Жейнар, видимо, был в патруле. Я спросила Друзеллу, где государыня, и получила очевидный ответ: государыня в Штабе.

Ужинать одной было нестерпимо – и я поймала Ольгера, чтобы его накормить. Дело оказалось непростым: Ольгер уже думал о своём препарате, отпил из молочника, положил ломтик ветчины на сливочное пирожное, откусил, кажется, не заметил – и начал рисовать свои каракули на салфетке. Мне оставалось только допить тёплое молоко и пойти спать.

Кажется, я даже успела задремать – и радостно гавкнула Тяпка: пришла Виллемина. Она была не в капоте и не в рубашке, а в дорожном костюме.

– Ви-ильма! – сказала я, поймала её за руку и потянула к себе. – Спим?

Виллемина обняла меня. Тяпка подсунулась под её руку – она обняла и Тяпку. Грустно сказала:

– Прости, сестричка. Пришёл санитарный эшелон. Ты нужна. И я поеду.

Я вскочила и дёрнула сонетку, чтоб пришла Друзелла.

– Я сейчас. А ты зачем? Ты вообще когда-нибудь будешь отдыхать, прекрасная государыня?

– Я же кукла, – сказала Вильма, и я услышала печальную улыбку в её голосе. – Я фарфоровая, я серебряная, я не устаю.

– Врёшь ты всё, государыня, – сказала я. – Будто я не знаю…

А Друзелла принесла дорожный костюм: Друзелла знала, что мы уходим.

– Карла, дорогая, – сказала Вильма с таким вздохом, будто могла по-настоящему дышать, – ты похудела, у тебя усталое лицо… Я надеялась, что ты чуть-чуть отдохнёшь у Отца Святейшего.

Я сгребла её в охапку, ткнулась лицом в локоны, пахнущие фиалковой водой и клеем для кукольных париков, – снова ком встал в горле.

– Я отдохнула, – пробормотала я. – Просто работы много и время такое… тяжёлое. И я так скучаю по тебе!

Вильма легонько меня отстранила – и принялась зашнуровывать, как в день нашего знакомства.

– Всё пройдёт, моя дорогая, – мурлыкала она ласково. – Правда пройдёт. Мы с тобой справимся. Я верю, что справимся. На запад идут эшелоны, военные заводы разворачивают производство, пришёл первый эшелон из Междугорья… Мы справимся, вот увидишь.

– Я увижу Клая, – хотела сказать я – и голос сорвался.

И Вильма всё поняла: прижалась к моей щеке своей – кукольной, но тёплой.

* * *

Ночь была совсем весенняя. Ещё по дороге из резиденции Иерарха я заметила, как изменился воздух, как пахнет этим дымным и сырым, живым весенним запахом, – то ли земля просыпается, то ли море – а сейчас этот запах показался мне ещё сильнее. И уже горели мохнатые зелёные весенние звёзды, влажные, как заплаканные.

А у железной дороги был другой запах. Он меня всегда как-то тревожил, смущал, этот запах дыма, дёгтя, которым пропитывают шпалы, угля и железа… Нервный запах войны и долгих путей.

Вокзал ярко, как днём, освещали газовые фонари – и народу на перронах толкалось гораздо больше, чем обычной ночью в мирное время. Все пути были заняты поездами. В товарные вагоны заводили армейских лошадей, грузили какие-то тяжёлые ящики. На платформе под парусиной стояли, наверное, пушки: парусина свисала с чего-то вроде длинных труб. Солдаты ждали отправки, болтали, ели рыбные пирожки, украдкой прихлёбывая из фляжек. Маленький юноша в шинели с поднятым воротником, сидя на вещевом мешке, играл на флейте – и грустная мелодия медленно плыла над вокзалом.

Перед нами расступались. Непривычно вытягивались, вскинув подбородок, – по стойке смирно, будто мы генералы. Нас сопровождали Норис и его люди, а кроме них – военный медик в генеральском чине, блестящий и элегантный, как штабной офицер. Норис проводил нас на перрон, у которого стоял санитарный поезд.

Здесь кроме военных работали столичные медики и много монахинь-ласточек, что дали обет всю жизнь помогать увечным и страдающим от боли, чёрно-белых, как ласточки, – в чёрных платьях с белыми передниками и в белых платках. Нас встретил начальник эшелона, немолодой, усталый, в офицерской шинели, поверх которой накинул белый халат. С ним была его свита: военные медики, ласточки и несколько солдат с бобром на шевронах – технари, которые обслуживали поезд.

И тут нас встречали по стойке смирно, все, даже монахини.

Вильма протянула руку начальнику эшелона, как для пожатия, – а он ей руку поцеловал.

– Никак не ждали, что вы решите лично встретить, государыня. Тут у нас… не для нежной женщины… – и голос у него сорвался.

– Дорогой мессир Оуэр, – ласково сказала Виллемина, – давайте оставим нежности для мирного времени. Рассказывайте обо всём, что вам нужно. Я постараюсь вам помочь.

Оуэр чуть усмехнулся:

– Что нам нужно… всё нам нужно. Вы опрометчиво это сказали, государыня: медики – люди жадные, им всегда всего мало. Бинты экономим, спиртовой раствор Розового Рассвета нужен, для дезинфекции, Белый Туман нужен, успокаивающие капли, эликсир против боли… да что! Обычные миски-чашки-ложки – даже их не всегда хватает.

– Вы записываете, мессир Элж? – спросила Виллемина нашего сопровождающего.

Тот, мне показалось, нехотя вытащил блокнот:

– Ну что же писать… всё давно известно, государыня. Мы принимаем меры.

– Пишите, – сказала Виллемина. – Потом обсудим эти записки с мессиром Рашем. Нужно найти средства.

Оуэр в это время рассматривал меня. Я была с Тяпкой и без муфты, а в таком виде я особенно сильно действовала на нервы незнакомым людям. Я думала, он не одобряет – но он просто так устал, что у него еле шевелились мышцы лица. Я знаю: в таком состоянии улыбаться – работа.

– Вас мы ждали, леди