Восхождение богов - Даша Игоревна Пар

глазах от невыносимой боли лопались сосуды, застилая свет и его улыбку любящего бога, медленно слизывающего кровавые капли со своих губ.

Так я и сорвала голос. Так я потерялась, растворившись в красных вспышках, когда он остановился. Я была готова молить о пощаде, но кому нужны мои мольбы?

– Хм, – протянул он, выждав время, пока я пыталась хрипеть, стараясь лишний раз не двигаться – теперь даже простое напряжение мышц вызывало новую волну, проходившую через пах к сердцу. Казалось, что и оно запятнано ударами, и теперь бьется через раз, молотками отзываясь в затылке – слишком часто я стукалась головой о безразличный камень, пытаясь увернуться от безжалостных рук.

– Не сработало, – с сожалением сказал Ктуул, а Томар, пятившийся назад, перевел дух.

Он глотнул воздуха, как воды, впервые сделав вдох после моих криков. Даже сквозь серую пелену, готовую утащить меня в спасительную тьму, я видела, что он не ожидал такого.

– Милая Селеста, ты же не будешь возражать против новой попытки? Тебе же нравилась твоя сила? Будет обидно упустить ее на развилке судьбы?

– Иди ты к черту, – выдавила я, вновь сжимая пальцы.

Тело сводило судорогой, и мне никак не удавалось успокоиться, а взгляд все время обращался вниз, к потекам крови. Маленькая струйка спускалась по желобку стола, уходя в слив. Я не могла смотреть на то, что он со мной сотворил.

– Знакомое выражение, – усмехнулся вечный. – Слышал, ты теперь видишь сны о ней? Интересно, как много в них меня? Ты уже все посмотрела? Знаешь начало, середину и конец нашей с Клэрией истории?

Я безучастно уставилась на него. Да. Теперь знала, что он сделал с ней. Знала, как близко она подобралась к нему. Знала, что, несмотря на предательство, Клэрия оставалась для него ценным активом. И то, что во мне не было ее души, бесило Ктуула. Он не закончил с ней, но она сумела вывернуться даже из проклятия.

– Что же, – не дождавшись ответа, пожал плечами старый бог. – Тогда продолжим.

В тот же миг мир расцвел красными сумерками.

* * *

Я все-таки потеряла сознание. Кажется, это случилось в момент, когда он раскрыл мою грудную клетку, чтобы добраться до сердца. Или чуть позже, когда пытался отыскать сердечную тень? Или же когда пустил по моим венам суррогат нориуса, смешанного с Черной пьеттой? Не знаю наверняка.

Знаю только, что даже Томар Бай, этот предатель, в конце молил бога о пощаде, на все лады уверяя – во мне не осталось ариуса. Зачем же пытать просто так? Глупец. Ктуул любит такие игры. Ему нравится причинять боль.

А больше всего ему нравится потом восстанавливать уничтоженное, делая вид, что все это – во благо. Вот и теперь, перенеся меня в персональную тюрьму, дворец Нимфеум, вечный занялся моим лечением, с какой-то садистской нежностью сращивая кости рук, собирая вывернутые легкие, зашивая без единого шрама грудную клетку. Возвращая цвет и структуру кожи. Его руки порхали надо мной под тягучую мелодию, а в его глазах цвели золотые бутоны, как если бы он был пчелой, поедающей мед.

Он восстановил все, кроме ног. Их поместил в лубки, говоря, что мне необходима передышка. Я слишком быстро бегаю. Разум не поспевает за скоростью, оттого совершает непростительные ошибки. Необходимо меня замедлить.

– Зачем? – спросила я, когда Ктуул выкатил инвалидное кресло на балкон, водружая на колени поднос с крепким чаем и тарелкой супа. – Ты можешь меня убить. Или выбросить, как мусор, ведь во мне нет ариуса. Я больше не ценный актив. Никто.

Старый бог усаживается в сотканное из воздуха кресло, расправляя полы золотистого халата. Напротив нас медленно спускается за горизонт солнце, подсвечивая его фиолетовые волосы разноцветной радугой. Он безмятежен и доволен. Мягок и деликатен, будто час назад и не взрезал мой мозг, пытаясь отыскать в нем тонкие нити ариуса. Будто вся боль, застрявшая в моих костях, была не его рук делом, а кого-то другого. Но даже в этом безмятежном покое я вижу обжигающий, чуждый лед. Вижу равнодушный интерес ученого, спокойно взирающего на результат своих испытаний.

– Еще пригодишься. Хотя я надеялся, что ты останешься маленькой белой бабочкой, из которой можно вылепить законченный шедевр. Твоя ценность уменьшилась, но сбрасывать со счетов ту, в чьем теле сохранились пустоты под ариус? Не стоит. Мало ли, вдруг ты еще вернешь себе крылья? – вечный тихо смеется, наблюдая, как я молча поедаю куриный бульон. – К тому же, ты дорога Никлосу. Узнав, где ты, он вернется ко мне.

– Его здесь нет? – от неожиданности я подавилась и раскашлялась до такой степени, что боль в искалеченных ногах прошлась волной от кончиков пальцев до сдавленных ребер.

– Он не мог не попытаться сбежать. Такой сильный огонь, такая воля к сопротивлению! Вся его суть восстает против покорности, против слабости. Клос будет разгораться, как сверхновая, до тех пор, пока не взорвется и не вознесется к вечности, где я его жду, – с холодной теплотой в голосе и долей мечтательности протянул Ктуул. Алмаз в его лбу полыхнул красными искрами, и он помрачнел. – Однако есть риск, что твой драгоценный Никлос не доживет до этого момента. В глупой попытке сбежать он махнул в опасное место. И раз его до сих пор здесь нет, мне придется отправиться следом.

– А потом, в благодарность за спасение, он раскроет свои объятия и падет в твои руки, как спелое яблочко? – желчно отвечаю ему.

Суп закончился, как и чай. Я все еще голодна. Меня бьет озноб, и ноги сводит тягучей судорогой. Потираю руки, пытаясь согреться, но холод этот идет изнутри. Из того закрытого места, где обретается надежда. Видимо, я досуха исчерпала этот колодец.

Старый бог не отвечает. Его действия красноречивее любых слов. И когда меня пронзил укол, да в висок, будто острой иглой вспороли череп, я только выдохнула сквозь зубы, роняя поднос и скрючившись в припадке. Это было ослепляюще, обжигающе, жестко, голова взорвалась, как перезревший арбуз. Раз – и все кончилось. Я оказалась в постели, а рядом лежит вечный, держа мою ладонь.

– Ты утратила ариус, но не присутствие духа. Думаю, будет весело познакомить тебя с моими детьми, чтобы вы поиграли вместе, пока меня не будет. Давай посмотрим, что из этого выйдет? – с очаровательной интригой в голосе говорит Ктуул, глядя так доверчиво и восторженно, что лед трескается вокруг белоснежной кровати, опадая серыми хлопьями.

По-своему он красив. По-своему даже приятен, очарователен и мил. Особенность вечности в том, что она стирает с лиц любую тень возраста, так