Шимун Врочек - Рим. Книга 1. Последний Легат

Терпи, новобранец. Теперь ты — в легионе.

Вдоволь полюбовавшись на учения, мы уходим с Метеллием перекусить. Возвращаемся к самому интересному: тиронов учат владеть мечом.

А чтобы в живых остался хотя бы один из новобранцев, мечи им выдают деревянные. Каждый — раза в два тяжелее боевого гладия.

— Начали! — командует центурион.

Пока новобранцы лупят друг друга, я подхожу ближе. Целый ящик запасных деревянных мечей. Я хмыкаю, беру один и пробую взвесить в ладони — да, тяжелый. Шершавая рукоять. Когда-то я такой деревяшкой намахался досыта.

Делаю взмах, другой. Палка со свистом рассекает воздух.

Рядом два новобранца сражаются. Рыжий делает довольно ловкий выпад и выбивает у другого палку. Тот держится за пальцы и воет. Да, больно.

Я отстраняю центуриона и встаю на место того новобранца, что выбыл.

— Попробуем?

Рыжий открывает рот, но центурион соображает быстрее.

— Захлопни рот, зелень, — командует он. — И попробуй побить легата!

Я усмехаюсь, киваю. Метеллий, глядя на все это, явно веселится.

— Начали! — дает отмашку центурион.

Тирон топчется на месте, затем выкидывает руку с мечом в мою сторону. О-очень неловко.

Я с легкостью выбиваю гладий из руки тирона. Раз! И заношу руку для последнего, добивающего, удара. Острие деревянного меча нависает над беззащитной шеей новобранца. Рыжий замирает. Он насквозь мокрый от пота, по его влажной коже сбегают капли… Глаза круглые.

— Ты убит, Ягненочек, — констатирует центурион. — Легат только что зарезал тебя, как свинью.

У меня стучит сердце — громко, на весь лагерь. Бух, бух, бух. Что-то я разволновался.

— Это был храбрый Ягненок, — говорю я. — Его глаза горят, как у Волчонка. Молодец, парень.

Центурион говорит:

— Легат только что дал тебе имя, зелень. Что нужно сказать?

Тирон наконец соображает.

— Цэн, спасибо, цэн!

— Теперь ты не Ягненочек, — улыбается центурион. — С этого момента я буду звать тебя Волчонком. Нравится тебе новое имя?

— Цэн, да, цэн!

— Не слышу!

Волчонок орет:

— Цэн, да, цэн.

— Свободен.

Я взвешиваю в ладони деревянную палку, называемую мечом. Смотри ты, еще не все забыл. Только соперник нужен поинтересней.

— Теперь вы, центурион. Попробуем?

— С удовольствием, легат. — Он берет меч Волчонка и становится напротив.

В этот раз все будет намного сложнее. Центурион тяжелее меня. К тому же гораздо опытнее.

— Начали!

Палки стучат. Когда центурион заезжает мне по ребрам слева, я охаю. Но тут же выпрямляюсь и снова иду в бой. Тук, бам, тук. Ох, говорю я, получив палкой по руке. Боль такая, что на глаза наворачиваются слезы… Я моргаю.

Бей. Теперь очередь центуриона стонать от боли. Тук-тук, бам!

Проклятье! Теперь я опять на земле. Падаю, но все равно поднимаюсь. И опять поднимаюсь. Нельзя терять лицо. Я — легат. Центурион останавливается, опускает меч.

— Легат?

— Еще раз! — приказываю я.

Иду в атаку. Тук-тук-тук. Палки стучат друг о друга. Я снова пропускаю удар. Да что ж такое. Центурион останавливается. Я опять нападаю. Пот льет градом, я весь мокрый. Тук-тук, тук-тук. Центурион словно угорь, его не достанешь. Ну конечно, он же инструктор по фехтованию.

Наконец мне все-таки удается его достать. Центурион охает, роняет палку. Я делаю шаг — бей! Но, прежде чем я успеваю добить его, он изворачивается, хватает палку и впечатывает ее мне под колено. От вспышки боли темнеет в глазах.

Падаю. Центурион помогает мне подняться.

— Еще? — спрашивает он.

— Все, — говорю я. — Сдаюсь. Вы круче меня, центурион.

Он кивает. Мы оба мокрые, красные, избитые и — довольные. Я тяжело дышу и оглядываюсь. Да сюда половина легиона собралась. Всем интересно посмотреть, как новый легат получает удары палкой. Когда мы останавливаемся и пожимаем руки, зрители разражаются аплодисментами. Браво! Браво!

— Где вы научились драться, легат? — спрашивает центурион. На щеке у него синяк от моей палки.

Я пожимаю плечами, охаю. Все тело болит. Вот что значит — как следует подраться.

— В доме моего отца обучались гладиаторы. Ну и я тоже.

Центурион кивает. Зрители кричат. Так что там Август говорил про мой боевой опыт? Смешно.

На следующий день смотрим другую группу тиронов.

После пробежки новобранцы разбирают мечи. Эти тироны уже прошли начальный курс с деревянными мечами, так что теперь очередь настоящего железа. Стоимость оружия, кстати, из их жалованья уже вычли. На всякий случай.

— Когда бьешь, надо помогать себе криком, — говорит центурион. — Резче, злее. Эй, зелень, покажи, как это делается! Где твой боевой оскал?

Тирон показывает.

— Это, что, боевой оскал?! Это детская улыбка! Еще раз!

Они делают еще раз. Наконец, когда тироны мокрые насквозь, наставник дает им передышку. Но своеобразную. Я удивленно поднимаю брови.

— Молитву меча! — приказывает центурион. — Начали!

— Это мой меч. Таких мечей много, но этот меч — мой, — заводят молитву новобранцы. Хором. — Я буду убивать им своих врагов. Я буду хорошо о нем заботиться, чтобы убивать много врагов. Мой меч и я — всегда вместе. Мой меч…

— Интересная штука, — говорю я Метеллию. — Никогда не слышал о такой молитве.

Трибун кивает.

— Да, я тоже — пока меня не прислали сюда. Мне говорили, это особая традиция Семнадцатого Морского, больше такой молитвы ни в одном легионе нет. Какой-то центурион придумал ее. Это было очень давно.

Тироны продолжают хором:

— …мне дороже, чем все женщины в мире. Я буду убивать им своих врагов.

Они говорят, я слушаю. Смешная штука эта молитва.

— Мой меч — это я.

— Что еще вы хотели бы увидеть, легат? — спрашивает Метеллий ближе к вечеру.

Я оглядываю учебное поле. Так, что я еще не видел?

— Атаку центурии.

Метеллий улыбается.

… — Шагом — на меня! — командует центурион. — Строем, без дротиков, молча.

Центурия наступает. Синие щиты, перечеркнутые желтыми молниями Юпитера, единой стеной идут на нас — молча, как и приказано.

— Раз, раз, раз, — командует оптион, затем и он замолкает. Потому что команды уже не нужны…

Ноги «мулов» все делают сами.

Слитно стучат калиги. Раз! Раз! Раз! Мы идем по Африке. Мы идем по Греции. Мы идем по…

У меня пробегает по спине озноб, охватывает затылок. Атака легиона — это страшно.

Они идут. Это уже становится невыносимым. Они — волна, которая сомнет все и вся.

Бум, бум, бум.

Семнадцатый Морской наступает — как наступал на полях сражений гражданской войны. Как наступал под командой Друза и Тиберия, покоряющих Германию.

Под ногами «мулов» дрожит земля. Кто может выстоять против легиона?

Ответ: никто.

— Приготовиться! — командует центурион. — Шагом — вперед! Строем! Без дротиков! Молча!

Центурия сдвигается и идет. Строем, без дротиков, молча. Ноги ныряют в песок, клинки мечей тускло блестят, капли дождя оседают на них. Руки сжимают рукояти гладиев.

Больше нет ни политики, нет интриг, нет ничего. Только мы и они. Момент красоты. Ethos Аристотеля. История, спрессованная в краткий миг перед тем, как все рухнет необратимо и сокрушительно.

Это миг такой звенящей красоты, что у меня перехватывает дыхание. Голова кружится. Я на миг замираю, словно пораженный молнией — озноб по хребту. Шагом вперед! Строем, без дротиков, молча.

Я поворачиваю голову и вижу — во взглядах «мулов» единое выражение, слепленное, пронизывающее строй насквозь. Холодный синеватый блеск Средиземного моря. Нашего моря. Оливы и акации. Запах нагретой земли. Волны, разбивающиеся о зубчатые скалы…

Рим — это не мраморные колонны, не статуи Августа… Не блеск золота и даже не крики толпы в цирке.

Рим — это мы.

И под вечер — учение вспомогательной когорты.

Трубач играет сигнал. Конница разворачивается во фронт, выравнивает строй. Следующая команда — резкий вой трубы. Вперед!

Конница начинает набирать ход. Атака!

От топота копыт дрожит земля. Это прекрасно.

Рядом с конями бегут пешие солдаты, держась за гривы. Я слышал про такое, но видеть не приходилось. Мол, так конница способна наносить чудовищный по силе удар — потому что пехотинцы, бегущие вместе с конями, придают ей ударную мощь.

— Ти-ваз! — гремит над полем.

Слитный вопль разносится над лугом, над рекой, медленно катящей свои воды, над лесом. Потревоженные криком, взлетают птицы над лесом. Я смотрю на черные птичьи силуэты, летящие вправо, к реке… опускаю взгляд.

Конница наступает. Рослые, огромные люди. Крупные фракийские кони кажутся под варварами не такими уж большими. Это германцы. Прирожденные воины. А в придачу к этому хорошие кони и римская военная выучка… Отличная конница. «Интересно, — думаю я вдруг, — кто победит в столкновении бронзовой змеи легиона и стального клина варваров? Что за ерунда? — одергиваю я себя. — Они же наши союзники… вроде бы».