Сергей Волков - Чингисхан-2. Чужие земли

– Этот янки! – почему-то опьяневший англичанин начинает говорить по-русски гораздо лучше, чем трезвый. – Хвала небесам, в наш долина нет ни один американец! Выпьем, господа! Прошу!

Веселье мало-помалу затухает – Бейкоп совсем отяжелел, Нефедов попросту отрубился, да и я чувствую, что у меня перед глазами все плывет.

Костер прогорел, и угли подернулись пеплом. Над моей головой блистают звезды. Долина спит, только где-то далеко тревожно вскрикивает одинокая птица. Я закрываю глаза и думаю о Телли. Увидимся ли мы когда-нибудь? Или мне суждено вечно существовать в этом хроноспазме, став его очередным пленником? Пытаюсь услышать зов коня, получить подсказку от фигурки, но никакого ответа.

Конь молчит. Я засыпаю. Утро вечера мудренее, даже если это будет утро того же самого дня.

С соотечественниками мы знакомимся после рассвета. Бейкоп оказался прав – мы просыпаемся совершенно здоровыми, безо всяких признаков похмелья, хотя накануне приняли на грудь чуть ли не по литру крепкого джина.

– Прямо рай какой-то! – смеется Нефедов, разглядывая полные бутылки, выпитые нами вчера.

– Ад, мистер профессор, – серьезно отвечает майор. – Я думать, что это ад.

Он ведет нас к реке – именно там должна проехать кавалькада белогвардейцев. Я несколько волнуюсь – как себя вести с этими людьми? Кто мы с Нефедовым для них? Коммунисты, враги? Как они нас встретят?

В ожидании сидим на берегу. Здесь много гальки, и я пускаю «блинчики». Утро ничем не отличается от вчерашнего – в долине всегда стоит одна и та же погода. Правда, на облака, плывущие в небе, это не распространяется, и время от времени здесь бывают дожди. Видимо, где-то над нашими головами есть невидимая граница, отделяющая хроноспазм от нормального времени. Иногда через нее пролетают птицы – и тоже становятся пленниками временной аномалии.

– Это как полупроводник, – размышляет Нефедов. – Сюда – можно, обратно – нет.

Скифы бесшумно появляются из кустов и окружают нас. Их очень много, почти сотня. Нефедов восторженно разглядывает одежду и оружие людей, обитавших в легендарную эпоху, когда армия Александра Македонского завоевывала мир.

– Это все-таки рай. Рай для историка, – говорит он.

– Проклятье! – ругается Бейкоп, доставая револьвер. – Опять этот грязный дикарь зарятся на мой джин!

Мы хватаемся за оружие. Скифы сжимают кольцо окружения. Появление всадников застает нас стоящими на берегу реки. Первой из-за приречных зарослей на плес выносится верхом на белом коне ослепительно-красивая женщина. Светлые волосы развеваются на ветру. Я невольно восхищаюсь совершенностью пропорций фигуры этой воительницы. Как ее назвал Бейкоп? Леди Ольга?

– К бою, господа! – звучно командует она, вынимая из кобуры тяжелый маузер.

Скифы, встревожено перекрикиваясь, начинают отступать к кустам. В нас летят стрелы. Тонкие, тростниковые, они противно посвистывают, вонзаясь в песок. Следом за амазонкой с маузером на берегу появляется еще с десяток всадников. Все – мужчины, одетые в форму времен Гражданской войны. Фуражки, ремни портупей, золото погон, шашки, карабины. Классические белогвардейцы. Развернувшись в цепь, они сразу начинают стрелять поверх наших голов.

Красавица пускает своего скакуна галопом, встает на стременах и мчится на скифов, пуская в них пулю за пулей из маузера. Огромный пистолет она держит безо всякого напряжения, словно тот ничего не весит.

Мы тоже открываем огонь. Стрелы начинают лететь гуще. Скифы скрываются в густом кустарнике, оставив на гальке полтора десятка мертвых тел.

– Господа офицеры! – кто-то из всадников взмахивает шашкой. – Достаточно! Есаул! Ваша очередь!

Амазонка тоже останавливается, убирает маузер, поворачивает коня. Есаул – высокий, усатый мужик с чубом – спешивается, и, держа наперевес ручной пулемет с толстенным стволом, отходит в сторону. Широко расставив ноги в коротких, гармошкой, сапогах, он дает по кустам очередь.

– Ду-ду-ду-ду-ду! – мощно, басовито грохочет пулемет. Летят срубленные пулями ветки, скифы кричат, поспешно покидая поля боя.

Стрельба стихает.

– Пулемет системы Льюиса – самое действенное средство против дикарей. – Один из офицеров, тот самый, что отдавал приказ есаулу, спрыгивает с коня рядом с нами. У него нервное, туго обтянутое желтоватой кожей лицо и изящная эспаньолка. – Эти варвары боятся его до жути. Господа, позвольте представиться – штабс-капитан Слащев Петр Петрович! Здравствуйте, майор.

Он кивает Бейкопу. Тот хрипит, поворачивает налитое кровью лицо – и падает. Мы с Нефедовым бросаемся к англичанину. Оказывается, тонкая скифская стрела пробила ему шею. Майор хрипит, во рту пузырится кровавая пена.

– Успокойтесь, господа, – штабс-капитан вытаскивает наган. – К сожалению, сегодня мистер Бейкоп нам не компаньон. Встретимся завтра.

И он стреляет в голову майора, обрывая его мучения. Я вскрикиваю.

– Поначалу всем трудно привыкнуть, – убирая револьвер, понимающе кивает Слащев. – Но я не услышал ваших имен…

С трудом отведя взгляд от затихшего Бейкопа, вслед за Нефедовым представляюсь.

– Из какого вы года? – немедленно спрашивает штабс-капитан, похлопывая сложенной вдвое ногайкой по голенищу сапога. Похоже, здесь этот вопрос заменяет традиционное «Откуда вы?».

К нам подъезжают остальные. Только прекрасная амазонка гоняет своего белого скакуна по мелководью, поднимая тучи брызг.

– Мы из тысяча девятьсот восьмидесятого, – сообщает Нефедов и в свою очередь, спрашивает: – Петр Петрович, а не родственник ли вы будете Якову Александровичу Слащеву?

– Это мой дядя, господин профессор. К сожалению, я ничего не знаю о его судьбе – мы покинули границы бывшей Российской империи в двадцать первом. Дядя находился в эмиграции. По слухам, у него там были какие-то трения с Главнокомандующим, бароном Врангелем…

– Не знаю, насколько приятно вам будет это узнать, Петр Петрович, но ваш дядя генерал Слащев в конце двадцать первого года по разрешению советского правительства вернулся в страну. С двадцать второго года преподавал тактику на высших курсах командного состава Рабоче-крестьянской Красной армии «Выстрел». В двадцать четвертом издал книгу воспоминаний «Крым в 1920 году». В начале двадцать девятого убит неким Лазарем Коленбергом в собственной квартире, якобы из мести за казненного в годы Гражданской войны брата.

Все это Нефедов отчеканивает на одном дыхании, глядя прямо в глаза штабс-капитану. Столпившиеся вокруг офицеры взволнованно переговариваются, кто-то кричит: «Не может быть!».

– Успокойтесь, господа! – Слащев усмехается. – Иного от дяди Якова я и не ожидал. Он – блестящий офицер, солдат от Бога, но, к сожалению, ничего не понимает в политике. Не понимал…