Сергей Гомонов - Тень Уробороса (Лицедеи)

— Фаустянские мертвецы — это не мой кошмар, Джо… Но теперь я точно знаю, что все мои друзья умерли, и понял, о чем говорила мать Луиса, когда упомянула некие ворота. Она имела в виду именно врата. Врата, впустившие спекулатов в этот мир, понимаешь? Наверное, Луис вместе с матерью видел эти стычки и сцена убийства отпечаталась в его памяти. А после смерти матери в нем поселился страх. Он не понимает этого сознанием. Теперь он просто боится потерять тебя, или меня, или нас обоих. Во сне кошмары повторяются для него снова и снова, вот он и плачет, не просыпаясь…

— Значит, нам пора уходить отсюда. Иммунитет планеты изгоняет нас отсюда, как инфекцию.

— Но мы ведь не инфекция! Нет, иммунитет планеты совершенно лоялен. Все беды — от нас самих.

— Ты морщишься. Тебе больно? — вскочила она со стула.

— Пока терпимо. Мы не должны признавать себя инфекцией, иначе это будет приговор, который мы подпишем себе и совершим самоубийство. Но от людей нельзя скрывать ни единого слова из сказанного мной сейчас. Чем больше жителей города поймут и поверят, тем больше шансов остановить создание злобных големов. Я не рассчитываю, что поверят все. Но для сферы разума этой планеты достаточно большинства, а остальное как-нибудь устроится.

— И ты думаешь, после этого все сразу перестанут испытывать страхи, с которыми чуть ли не родились? Мечтатель!

— Нет, не думаю. Но тревожность снизится. Врачи ведь тоже не станут сидеть сложа руки и примут меры. Когда Барбара стала принимать успокоительное, кошмары с динозаврами прекратились. Но полтора миллиона человек — не шутка, вот почему кольцо големов вокруг нас быстро начало сжиматься. Мне кажется, будет достаточно просто информации и успокоительных…

Боль дергала уже все тело, и я даже не ожидал того, что она столь быстро захватит права.

Джоконда вскочила, намереваясь привести Лизу, но я успел остановить ее. Она опомнилась и выслушала мои наставления о том, что нужно делать. Обезболивающее подействовало плавно.

— Джо, ну а все-таки, что такого наснимал спутник, из-за чего ты чуть было не попросила нас эвакуировать отсюда?

— О, нет! Не хватало только множить кошмары!

— Ну, Джо, если я чего-то и боюсь в этой жизни, то это мысли, что прошедшая ночь не повторится, когда я буду в трезвом уме и здравой памяти!

Она усмехнулась:

— Не беспокойся, помнить там нечего. Неужели ты считаешь, что со мной можно что-то проделать помимо моей воли? То, что ты торжественно облобызал мой шарфик, вряд ли является самым выдающимся событием твоей жизни. Поэтому можешь не бояться. А то еще навлечешь на наш город толпу сексуальных маньяков…

Говоря все это, Джоконда не сопротивлялась, когда я тянул ее к себе все ближе и ближе. Наконец ее тирада закончилась, и мы уже чуть ли не касались друг друга носами. Это было смешно.

— И что? — спросила она.

— И всё, — отозвался я и, снова не встретив никаких возражений, поцеловал ее в губы. — Вот теперь за кошмары можешь быть спокойна.

Джо улыбнулась, провела рукой по моей голове и сказала:

— Ну хорошо. Спутник заснял страшные черные тени, очень невнятные, похожие и на людей, и на змей, и на пауков…

— Эфий! — оборвав ее на полуслове, вскрикнул я. — Ну конечно это клеомедянин с его бесконечными «тегинантьеста», кто ж еще?! Нет, из порочного круга пора выходить! В связи с тем, что я сейчас больше похож на отбивную котлету, нежели на героя-любовника или сексуального маньяка, тебе следует набраться терпения и…

— Ну ты и наглец! — восхитилась Джоконда.

— …и все-таки поставить в известность жителей города!

— У меня один вопрос к тебе как к доктору. Обезболивающее действует исключительно на боль? Оно ничего больше не подавляет и не парализует?

Я понял, что она задумала какую-то каверзу, но отвертеться не получилось, и пришлось говорить правду, что только на боль. Если бы я знал, как она использует эту информацию против меня, то прикинулся бы не только парализованным, но и немым. Джоконда пересела ко мне и целовала до того, что когда я наконец смог соображать и разгадал ее хитрость, было уже поздно.

— А это, — поднимаясь, с прохладцей сказала она, — вендетта за твою гипертрофированную самонадеянность, несчастный ты лекаришко! Вот теперь лежи и мучайся!

— Нашла чем отомстить! — парировал я. — Да нас с тринадцати лет…

— Ну-ну! — удаляясь, подмигнула Джо.

И ведь она оказалась права: после ее ухода мучиться мне пришлось не один час.

АЛЬФА И ОМЕГА

(5 часть)

Фауст, январь 973 года (за 29 лет до войны со спекулатами)

— Брат Сабелиус, там вернулся брат Агриппа…

Целитель Сабелиус тут же опустил ворох свежих простыней на стол и поблагодарил послушника за добрую весть.

— Пусть ученики разберут их сами, — сказал он второму целителю, Роцитасу, после чего направился к выходу.

— Брат Сабелиус, вы сегодня уезжаете? — уточнил Роцитас, почти не отрываясь от своих записей.

— Я побеседую с братом Агриппой и узнаю.

— Хорошо.

Сабелиус вышел из лекарской и долго следовал по темному коридору. Навстречу ему не раз выглядывали караульные, но, узнав, приветствовали и отступали в свои временные кельи, и казалось, будто они исчезают, проходя сквозь каменные стены.

Наконец коридор вывел его к тесной винтовой лестнице, круто убегавшей куда-то вверх. Со стороны монастыря Хеала лестница выводила к давно не используемому — по крайней мере, так настоятельно внушалось послушникам — ходу. Это был самый короткий путь из подземной вотчины целителей. Существовали и другие, но куда более запутанные, а некоторые уже несколько столетий назад превратились в тупики: проходы нарочно завалили камнями или перегородили многослойной кирпичной кладкой. Много тайн хранит в себе монастырь Хеала! А на поверхности — всего-навсего постройка в два крыла с башнями на краях, да галерея, ведущая из центральной части в молельню и часовню.

Тело радостно откликнулось на представившуюся возможность размяться. Сабелиус взлетел наверх по неровным ступенькам и сам не заметил, как проделал все это.

Агриппа дожидался его в галерее. Спрятав руки в обшлагах рукавов, он наблюдал за состязавшимися на пустыре юными послушниками. С Сабелиусом они поприветствовали друг друга короткой улыбкой и молча досмотрели до финала поединка. Они были похожи, эти два тридцатитрехлетних человека, да и нечему здесь удивляться: несмотря на то, что никто из монахов Фауста не знал своих родителей, многие из них приходились друг другу родными братьями. Это неизбежно, если помнить о скудости оставшегося в инкубаторах Фауста генетического материала.