Сергей Гомонов - Тень Уробороса (Лицедеи)

— Да ладно, она на тебя не сердится! — засмеялась Вертинская. — Ну, побуянил, с кем не бывает! Тьер, были времена, как напьется, так начинает песни на всю Лабораторию горланить. Да не всякие, а из серии «Недолго мучилась старушка»… Ты хотя бы по уважительной причине чудил…

— Мне поговорить с Джокондой нужно. Я знаю, что происходит на этой планете, кто все эти существа и почему нам теперь не нужно отсюда эвакуироваться.

На лице Лизы отразилось недоверие. Потом она подняла бровь, продолжая сверлить меня испытующим взглядом.

— Давай же, давай, Лиз! Пока действует плазмопротектор. Сама же знаешь, что будет, когда оттаю.

— Ну да, на стенку полезешь, — очень оптимистично заверила она. — Ладно, убедил.

Она включила ретранслятор и коротко, без лишних объяснений, попросила Джоконду приехать в больницу.

— Надеюсь, в долгу-то хоть не останешься, герой-любовник? Мне потом расскажешь? А то я страх как не люблю всяких недомолвок, ты так и знай!

— Это нужно будет рассказать всем, иначе мы тут долго не протянем.

Удовлетворенная ответом, Лиза ушла.

Появление Джоконды я угадал по запаху духов. Странно, что прежде я никогда не обращал на них особенного внимания.

Ни единой черточкой, взглядом или словом не выдала она того, что помнит мои ночные безобразия. И все-таки я попробовал извиниться перед нею за непристойное поведение.

— Чепуха, забудьте, — холодно отрезала Джо, хотя мы уже со времени прилета на Сон перешли на «ты». — Говоря откровенно, если бы не вы, вчера могло бы погибнуть много народа…

— Джо, я знаю, что творится на этой планете.

— Лиза уже передала мне эту новость. Надеюсь, она окажется более или менее убедительной. Начинай…те.

Я засмеялся. Лицо Джоконды выразило недоумение.

— Джо, а признайся, что тебя больше разозлило — что я приставал к ассистенткам Вертинской и Шелла, или что я приставал к тебе?

Она вспыхнула, готовая влепить мне пощечину, но сдержалась, остановленная моим жалким видом. Закусив губу, переварила ярость и вдруг… улыбнулась:

— Что ты приставал ко мне… что ты посмел приставать ко мне после того, как приставал к ассистенткам! Но тебя прощает то, что ты это делал в горячке и раскаиваешься.

— Я?! А, ну да, раскаиваюсь, конечно! Не нужно смотреть на меня так подозрительно, я действительно раскаиваюсь… наверное… Всё, договорились, в следующий раз я пристану к тебе до ассистенток!

На этот раз мы засмеялись уже дуэтом, и я понял, что окончательно прощен.

— В общем-то, в разгадке всего происходящего «виновата» Вертинская. Это она сказала: «Страх — это парадный вход для всех недугов». Джо, на этой планете нет никакой каверзы. Не везде во вселенной эволюция движется по одной и той же схеме, где один пожирает другого, как у нас. Может, мы вообще экспериментальная ошибка, которую за давностью лет просто пожалели уничтожать, решив, что мы с успехом можем это сделать и сами. Помнишь, как удивлялся Тьер, когда вскрыл отравленную дрюню?

— Яд был странный?

— Да, яда не было. Но я не о яде, а о строении самой дрюни.

— А, вот что… Ну да, припоминаю. Он удивлялся, что у нее нет репродуктивных органов…

— Вот! А для таких способов, как деление и почкование, организм дрюни слишком сложен. Она не рептилия, не птица и не млекопитающее, хотя отчасти похожа на них на всех. Так вот, дрюни — существа не грубоматериальные. Дрюни — идеальные создания в исконном смысле этого слова. Планета Сон никогда не знала этапов развития, подобных земным. На ней существуют микроорганизмы, но они существуют в замкнутой на самих себя системе. Здесь, как видишь, есть буйная растительность, и ей тоже хватает места. И здесь есть дрюни. Если цель жизни во Вселенной — дарить любовь, принимать любовь и источать любовь, то Сон — главное доказательство такого смысла бытия.

— Подожди, ты хочешь сказать, дрюни искусственны? Кто-то создает их, чтобы они «источали любовь»?

— Не «кто-то», а сами же дрюни! Они не искусственны, они идеальны. Это заключено в особенностях самой планеты — безусловно живого существа. Дрюни никогда не знали насилия и не испытывали страха. И еще — ты видела когда-нибудь детеныша дрюни?

— Нет. Их никто не видел, но это ведь не значит, что их не существует!

— Они не бывают маленькими. Когда в популяции начинает не хватать особей, а значит, ласки на всех, планета тут же восполняет недостаток. И это происходило всегда, пока здесь не появились люди…

— И все-таки люди уже давно посещают Сон! — возразила Джо.

— Да, немногочисленными группами и недолго. Господин Калиостро сказал, что до последнего времени Сон носил статус заповедной зоны…

— Ты хочешь сказать, что после некоторого количества прибывших произошел сбой?

— Не сбой. Принцип работы всё тот же. Да как, собственно, и на Земле, только там своя программа, и за миллиард лет эволюции биологической жизни лишь одному существу однажды пришла в голову мысль о том, что планета нас слышит и что мы сами можем управлять своими помыслами…

— Ты сейчас о синьоре Вернадском из ученых Наследия?

— Точно! И ему очень долго не верили. Но самой ноосфере, разумеется, нет никакого дела до того, верят в нее или нет. Просто на Земле все происходит не так отчетливо, как здесь.

— Так что же произошло, если не сбой? — ее глаза оживленно блестели, и в ту минуту я пожалел, что ничего не помню о своих ночных подвигах.

— Психика дрюнь не ведает страха. Само развитие жизни здесь не предполагало борьбы за выживание. Такое ощущение, будто какой-то экспериментатор создал этот мир, чтобы отдохнуть от бесконечной черноты, страданий и злобы других подопытных миров. И тут прилетаем мы, каждый со своим комплектом страхов, сомнений, мечущихся мыслей, зависти, обид и амбиций. Поначалу планета не реагирует на нас, но вскоре мы умудряемся создать в местной ноосфере свой собственный участок — и получаем по полной программе, причем от самих себя. Сначала я пошел по неверному пути, когда подумал, что девочке Барбаре снятся провидческие кошмары. Зависимость была обратной. Стресс из-за переезда, потеря родины, новый незнакомый мир — словом, одни страхи. В итоге они настолько переполнили ее сознание, что выплеснулись наружу. И с этого момента началась материализация. Мы все питаемся собственными кошмарами.

— Гм… Пожалуй, я догадываюсь, из чьей фантазии забрались к нам вчерашние автоматчики… Но неужели, Кристиан, ты так боишься своих сородичей, что вообразил их такими монстрами?

Ее слова вогнали меня в глубокую печаль. Ведь кроме всего, что я уже сказал, мне стало понятно и еще кое-что о моих собратьях-фаустянах. Ко всему прочему действие плазмопротектора стало ослабевать. Теперь я мог пошевелиться, но постепенно нарастающая боль намекала не делать этого.