Эпифания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

Первый из стариков, мямля, шамкая, принялся благодарить за угощение Шелка, а не богов. Вспомнив, что на прощании с Дриаделью точно так же поступали все до единого, Шелк твердо решил поговорить об этом с паствой в следующую же сциллицу, если, конечно, останется на свободе.

Вот и последний из стариков. Отрезав ему ломоть потолще, Шелк взглянул через плечо старика и подошедшего следом за ним юноши в сторону майтеры Мрамор – вдруг та его осуждает… и тут узнал юношу.

На миг (миг, показавшийся ему целой вечностью) он замер, не в силах даже шевельнуться. Другие вроде бы двигались, но крайне вяло, с великим трудом, словно увязшие в меду мухи. Майтера Мрамор, слегка запрокинув назад голову (то есть учтиво улыбаясь), медленно, дюйм за дюймом, плыла к нему; похоже, ей, как и Шелку, сделалось ясно: что станется с палестрой назавтра – вопрос крайне, крайне неоднозначный. Последний из стариков, медленно-медленно закивал головой и, обнажив в ухмылке беззубые десны, двинулся прочь. Правая рука Шелка, словно охваченная страстным желанием поскорее добраться до золоченого иглострела, подарка доктора Журавля Гиацинт, ожидавшего ее в кармане брюк, потянулась к оружию, но прежде ей следовало избавиться от жертвенного ножа, а все эти дела обещали занять не одну неделю, если не несколько лет. Однако отблеск смазки на вороненом стволе выхваченного Мускусом иглострела смешался с тусклым блеском запястий майтеры Мрамор, и щелчок выстрела растворился в визге колеблющейся на лету иглы, пронзившей насквозь рукав риз.

Еще мгновение, и майтера Мрамор обхватила Мускуса поперек туловища, а Шелк полоснул ножом по руке с иглострелом. Мускус, пронзительно вскрикнув, выронил оружие. Старухи поспешно (пожалуй, самим им аллюр сей казался бегом) засеменили прочь, увлекая с собою детишек. Один из мальчуганов, метнувшись стрелой мимо Шелка, обогнул гроб, присел и тут же вскочил, направив на Мускуса его же собственный иглострел. При виде увесистого оружия, пляшущего в неумелых, слабых ручонках мальчишки, Шелка осенило разом два озарения: во‐первых, Ворсинка запросто может, случайно нажав на спуск, застрелить Мускуса, а во‐вторых, ему, Шелку, сие безразлично.

Отсеченный ножом, большой палец Мускуса повис, закачался на клочке кожи, хлынувшая из раны кровь смешалась с кровью белого жертвенного быка.

– Это он послал тебя? Он поручил? – не слишком успешно пытаясь осмыслить сложившееся положение, пробормотал Шелк.

Имя Мускусова нанимателя, как на грех, начисто вылетело из головы, зато раскрасневшееся, взмокшее от пота лицо вспомнилось сразу же, во всех подробностях.

Увлекаемый майтерой Мрамор к алтарю, Мускус смачно сплюнул густой, желтоватой мокротой на подол риз Шелка. Охваченный ужасом, Шелк замер, глядя, как майтера Мрамор гнет, валит его в огонь. Мускус вновь плюнул – на сей раз ей в лицо, забился в отчаянии так, что на долю секунды оторвал ее от земли.

– Может, пристрелить его, майтера? – деловито осведомился Ворсинка.

Не дождавшись ответа сибиллы, Шелк отрицательно покачал головой.

– Вот этот прекрасный, полный жизни молодой человек, – неторопливо объявила майтера Мрамор, – подносится в дар мне, Божественной Эхидне.

Руки сибиллы – костистые, в синеватых прожилках вздувшихся вен, руки био преклонных лет – озарились багровыми отсветами пламени.

– Матери Богов, Несравненной Эхидне, Царице сего Круговорота! Улыбнись же нам, о Достославная Эхидна, пошли нам в добычу зверя лесного, о Величайшая, взрасти зеленые травы, дабы тучнел наш скот…

Мускус тоненько застонал. Рубашка его задымилась, глаза жутко выпучились, будто вот-вот вылезут из орбит.

Одна из старух тоненько захихикала.

Изумленный, Шелк отыскал ее взглядом и при виде знакомой улыбки (вернее, устрашающего оскала мертвой головы) вмиг догадался, кто смотрит ему в лицо глазами старухи.

– Ступай домой, Мукор.

Старуха захихикала вновь.

– А нас, о Божественная Эхидна, освободи огнем! – закончила майтера Мрамор.

– Эхидна, отпусти его! – рявкнул Шелк.

Рубашка Мускуса вспыхнула пламенем, рукава облачения майтеры Мрамор – тоже.

– Отпусти его!

Перед дальнейшим спасовала даже извращенная выдержка, закаленная в горниле Орильи: Мускус разразился пронзительным, леденящим кровь криком, с каждой паузой, с каждым судорожным вдохом слабевшим, и оттого становившимся страшнее прежнего. Вотще старавшемуся разжать, разомкнуть стальные объятия майтеры Мрамор Шелку эти вопли казались скрипом крыльев самой смерти, черных крыл Высочайшего Иеракса, мчащегося к нему вдоль круговорота, вдоль Солнечной, из Майнфрейма, с Восточного полюса.

Иглострел Мускуса хлопнул раз, другой и смолк, словно захлебнувшись в спешке. Выпущенные иглы оцарапали щеку и подбородок майтеры Мрамор и, с визгом отрикошетив, взвились к небесам.

– Прекрати, – велел Шелк Ворсинке. – Во-первых, в меня попасть можешь. Во-вторых, без толку.

Ворсинка вздрогнул, опустил взгляд и оцепенел, не сводя глаз с изрядно пыльной черной гадюки, обвившей его лодыжку.

– Замри. Не вздумай бежать, – прошептал Шелк и развернулся, спеша мальчишке на помощь.

Это его и спасло: еще одна гадюка, гораздо большей величины, молниеносно высунув плоскую, тупоносую голову из-за ворота майтеры Мрамор, едва-едва, промахнувшись от силы на пару пальцев, не ужалила его в шею.

Сдернув с ноги Ворсинки первую гадюку, Шелк присел на корточки и быстро пометил оставленные ее зубами ранки символами сложения, выполненными в виде неглубоких надрезов при помощи острия жертвенного ножа.

– Теперь ляг и лежи смирно, – скомандовал он и, как только Ворсинка улегся наземь, припал губами к кровоточащим крестикам.

Тут крики Мускуса смолкли, и майтера Мрамор повернулась к ним. Пылающее облачение соскользнуло с ее узких плеч, в обеих руках извивались бичами гадюки.

– Я призвала на помощь чад своих, таившихся в проулках и садах сего вероломного города. Ты все еще не понимаешь, кто я?

Прекрасно знакомый, ее голос внушал Шелку стойкое ощущение, будто он повредился умом. Приподняв голову, Шелк сплюнул скопившуюся во рту кровь.

– Мальчишка мой. Такова моя воля. Отдай его мне.

Шелк, вновь сплюнув кровь, поднял Ворсинку на руки, прижал к груди.

– В дар богам надлежит приносить лишь самое безупречное. Сей мальчик укушен ядовитой змеей и посему, очевидно, негож.

Майтера Мрамор дважды взмахнула перед собою гадюкой, словно отгоняя назойливых мух. Горящее облачение упало к ее ногам.

– Кому об этом судить? Тебе или мне?

Шелк протянул ей Ворсинку.

– Поведай мне, о Величайшая, отчего Пас на нас гневается?

Майтера Мрамор потянулась было к мальчишке, но тут словно впервые заметила, что держит в руке гадюку, и вновь подняла ее.

– Пас мертв, а ты – глупец. Отдай мне Чистика.

– Этого мальчика зовут Ворсинкой, – поправил ее Шелк. – Чистик же был мальчиком вроде этого, полагаю, лет около двадцати тому назад.

Ответом ему было молчание.

– Я знал, что вы, боги, способны вселяться в био наподобие нас, – добавил он, – но о способности богов овладевать хемами даже не подозревал.

Эхидна снова взмахнула перед собой извивающейся гадюкой.

– С ними все куда проще… что значит эта цифирь? С чего позволять вам… Мой муж…

– Быть может, Пас вселился в кого-то, а тот возьми да умри?

Сибилла повернула голову к Священному