В Россию с любовью - Сергей Анатольевич Кусков

обрыдла. Но я не могу так. Возможно на научке и не заработаешь, но буду писать то, что пишется, и себе не изменю. Никаких кланов. Никаких гаремов. И что особенно бесит — никакого #рочева на Российскую Империю! Ладно когда фэнтезня с эльфами, но когда у нас под обложкой всероссийский император, все эти Нарышкины-Долгорукие и прочие Голицыны… Бесит от одних заголовков! Лучше умереть, чем буду писать такое. И главное, никаких попаданцев! Вообще никаких. Пусть работа и подработка на складе, пусть на то, чтоб писать только ночи и выходные, но зато без всей это хрени на постном масле. Я за реализм, и считай меня недалёким сколько угодно, не разубедишь.

— Про «умереть» ты зря. Не надо так шутить.

— Я образно, ты ж понимаешь. Но в убеждениях твёрд.

— Как знаешь, все мы хозяева своей судьбы. С твоим талантом надо просто в ЦА вписаться. Читателей там много, на всех хватит, и…

— Нет.

— Уверен?

— Да.

— Дело твоё. Эй, а это что за урод? Нам же зелёный, куда он прёт на красный⁈ ###рас, ##ять!!! Бро!.. Бро!!! БРАТААААААН!!!!!!!!

Глава 1

В Россию — с любовью!

Глава 1. В Россию — с любовью!

Свет… Тряска… Крики. Сознание в тумане. Словно растянутый кисель вопль внутри черепной коробки: «Саша, держись!» Голоса, много голосов, но тихие, и слов не разобрать. Всё тише и тише, тише и тише… И, наконец, полная тишина. Но какая-то беспокойная — словно во тьме тебя куда-то тянут. Не дают забыться, не дают отрешиться.

«Са-а-а-а-шенька! Ми-и-и-илый! — Слова растянуты, словно на зажёванной плёнке. Или как в плейере с севшими батарейками… Если, конечно, остались те, кто помнит, как это — кассетный плейер с севшими батарейками. Помните длячего в этом случае нужна авторучка? Карандаш не предлагать — не хватает диаметра, прокручивается, если только его чуть под углом не поставить, а так его над собой вертолётиком не покрутишь. — Я де-е-е-ержу-у-у-у-у его-о-о-о-о… Де-е-е-е-р-жу-у-у-у-у… Я не пра-а-а-а-вля-а-а-а-аюсь!..»

«Держи! Молю, держи его!» — другой голос, на грани слышимости.

А потом как будто толчок, и шёпот в голове:

«Ну и дурак же ты!..»

И шёпот в ответ:

«Да, дурак. Но не хочу. Надоело».

«Они же тебя любят».

«Всё равно не хочу».

«Им будет плохо без тебя».

«Если такой умный — иди вместо меня сам. Посмотрим, как справишься».

«О-о-ой дура-а-ак…»

Дурак? Возможно. Но решение принято. А каждый из нас сам отвечает за свои решения, как бы ни казалось по незнанию со стороны.

И, наконец, спасительная темнота.

Пик. Пик. Пик. Хорошие звуки, жизнеутверждающие. Первое, что слышишь, когда приходишь в себя. Туман вокруг, в голове, муть… И лицо. Женское, девичье, заплаканное.

— Доктор, он очнулся! Я знала, знала, что он очнётся!.. Сестра, доктор, скорее!..

Туман. Тишина.

Второе пробуждение вышло не таким быстрым и не таким болезненным, но мутило как бы не сильнее. Снова это «пик-пик». Я на больничной койке, рядом как в американских фильмах отпикивает медицинское оборудование с графиком сердцебиения. Пошевелить рукой не получилось — я её не чувствовал. Рядом сидя на стуле спала девица в странном платье — длинном, закрывающем тело, с подолом до самых туфель, но стильном и экстравагантном — просилось слово «вечернее». Кто она — не знаю, но если сидит — то не просто так. На вид лет двадцать, может с небольшим, симатяжка. Только тощая очень. И очень устала, вымоталась. Пробовал водить глазами, узрел катетер, прикреплённый к руке, входящий в вену с внешней стороны ладони, тщательно перемотанный и скрепленный фиксатором.Снова попробовал пошевелить рукой — шевелится, но саму руку не чувствую. Что ж, тогда лучше и не надо — чтоб ненароком игру в вене не потревожить. Вторая рука? А тут в порядке, без катетера. Тоже шевелится, и тоже не чувствую. Ну, не очень-то и хотелось! А ещё во рту будто кошки насрали, и дико тошнит. Закрыл глаза и отрубился.

Тетье пробуждение. Рядом девица, но уже другая — постарше. Лет двадцать пять, но, наверное, ближе к тридцатнику.Тоже в платье, тоже в экстравагантном, в каком, наверное, щеголяли во времена Екатерины Великой, но без кринолина. Эта не спала. Позвала докторов, участливо стросила:

— Пить хочешь?

Я раскрыл рот ответить, но оттуда вырвался лишь хрип. Пришлось просто кивнуть. Горло першило не по-детски — туда вставляли трубку. Операция? Какая, на что? Кто эти люди и где я?

Но всё это было не важно. Я был жив, это главное. И что мне плохо — пройдёт, это всегда проходит. Откуда знал? А чёрт его разберёт — никаких мыслей и ассоциаций в голове. Но я совершенно точно знал, ТЕПЕРЬ всё будет в порядке.

В следующий раз по сравнению с предыдущим было совсем легко. Рядом оказалась ещё одна девочка, причём именно что девочка — не более шестнадцати. А может и младше. И от неё шло какое-то тепло, сияние, которое тебя словно обволакивало и убаюкивало. И она расплакалась, когда я открыл глаза и начал хрипеть. Кинулась ко мне, схватила свободную от катетера руку… Прижалась щекой, вытирая о тыльную сторону ладони слёзы. Хотелось утешить её, сказать, чтобы не плакала, но слова не шли, только хрипы.

Потом стало легче. Пробуждения становились более продолжительными, голова гудела всё меньше и меньше, а тошнота почти сошла на нет, осталась далёким, пусть и постоянным фоном. Неизменным являлось наличие рядом девочек, и чаще всего это была молодая особа с непередаваемой тёплой аурой, от присутствия которой становилось легче, просто когда она рядом. Сразу ощущалось спокойствие и любовь. Я нужен, меня любят. Эта же девочка в следующую ночь спала со мной рядом, на поставленной в палате вплотную к моей койке. И даже держала меня за руку. Когда она бодрствовала, она всё время что-то рассказывала. Щебетала, щебетала… И как ни вслушивался, я ничего не смог разобрать. Что-то про маму, про Олю, Женю и Ксюшу, которые чего-то там.

Оную Ксюшу я на следующий день увидел — это была девочка лет шести. Блондинка с зелёными глазами, смотрящая на меня глубоким доверчивым взглядом. Её привели и показывали меня, не давая запрыгнуть на койку — у неё вроде было такое намерение. Что-то говорили мне, я что-то кивал головой в ответ, или мотал, смотря по контексту… В общем, рабочий диалог с роднёй.

Когда окончательно полегчало, першение в горле стало умеренным, и я