Тень среди лета. Предательство среди зимы - Дэниел Абрахам

стоят гальты. И еще есть библиотека. Там какая-то книга или свиток – нечто, стоившее всех этих жизней, денег и риска.

К тому времени, когда солнце зайдет за горы, Ота будет знать, есть ли у него сила, чтобы уничтожить народ гальтов, превратить их тела в пепел, а города в руины. Одного слова Семая будет достаточно. А Оте достаточно будет забыть о том, что у гальтов тоже есть дети и возлюбленные, что жители их городов так же, как и жители городов Хайема, верят и предают, лгут и мечтают.

Нет, совесть не позволит Оте казнить убийцу родного отца.

Он снова впился зубами в персик.

– Что-то ты притих, – заметил через некоторое время Амиит.

– Думаю, до чего же сложно все, – сказал Ота.

Он доел персик и, зашвырнув косточку в сад, ополоснул руки в миске с прохладной водой.

В дверях появились три стражника в соответствующих церемонии кольчугах и хмурый слуга в простых черных одеждах.

– Требуется ваше присутствие в зале Совета, – сказал слуга.

– Увидимся, когда все закончится, – сказал Амиит.

Ота поправил складки на одежде, глубоко вздохнул и принял позу благодарности.

Слуга молча повернулся к дверям, и Ота в сопровождении стражников – двое по бокам, один сзади – последовал за ним.

Шли медленно и даже торжественно. В коридорах с высокими сводчатыми потолками и стенами с посеребренным стеклом и инкрустацией из золота, серебра и железа было безлюдно, тишину нарушали только шаги и позвякивание кольчуг.

Вскоре стали слышны приглушенные голоса, запахло потом и ламповым маслом.

Слуга повернул за угол, и перед маленькой процессией распахнулись двустворчатые двери в зал собраний.

За кафедрой стоял Господин вестей. А на помосте успели установить черный лакированный трон хая.

Ота держался прямо и шел спокойно, как будто все для себя решил и душа его не разрывается от противоречий.

Он остановился возле кафедры. Господин вестей оказался ниже ростом, чем выглядел издали, но голос у него был достаточно зычным.

– Ота Мати! Признавая вашу кровь и ваше право, мы, высшие семейства Мати, приняли решение распустить Совет и доверить вам престол вашего отца.

Ота принял позу благодарности и только в последний момент, уже поднимаясь на помост, сообразил, что сделал это слишком небрежно для такого торжественного момента. На второй галерее захлопали, а в следующее мгновение рукоплескал уже весь зал.

Ота сел на неудобный трон и обвел взглядом зал собраний.

На него были обращены тысячи лиц. Старики, молодые, дети. Представители благородных семейств и слуги. Кто-то ликовал, кто-то был потрясен. Некоторые, он был в этом уверен, скрежетали зубами от злобы. Он отыскал глазами Маати и Семая. Даже андат присоединился к ним. Вокруг столов семейств Камау, Ваунани, Радаани, Сая и Дайкани толпились обрадованные, возбужденные люди. За столом Ваунеги не было никого.

Эта семья никогда не признает его невиновность, не будет ему верна.

Ота смотрел на все эти лица и видел предстоявшую ему жизнь, с ее неизбежными ограничениями и мелкими целесообразностями. И еще долго – пока он не войдет до конца в свою роль – за спиной над ним будут посмеиваться.

Он попытался принять милостивый и одновременно суровый вид и сразу понял, что не преуспел ни в том, ни в другом.

«И на это я променял весь мир», – подумал он.

А потом в самом конце зала увидел Киян. Похоже, она единственная ему не рукоплескала. Киян просто улыбалась, как будто ее забавляло происходящее или, быть может, доставляло ей удовольствие.

И сразу у Оты полегчало на душе.

Посреди этого бессмысленного ликования и пустопорожних восторгов она одна вселяла в него уверенность.

Киян ничто не угрожает. Они вместе. Их ребенок родится и будет жить в безопасности и любви.

Если ради этого надо отказаться от всего мира, Ота готов заплатить такую цену.

Эпилог

Когда Маати возвращался в Мати, стояла зима.

Дни были короткими и морозными, небо часто до самого горизонта наглухо заволакивали белесые облака. О дорогах можно было забыть – снег укрыл и их, и реку, и поля.

Ездовые собаки бежали по ледяному покрову, куда направлял их погонщик. Маати сидел в санях с навощенными полозьями. Он поглубже надвинул капюшон и плотно его завязал, чтобы вдыхаемый воздух успевал немного согреться, а кисти рук спрятал в рукавах. Перед поездкой его предупредили, что самое опасное – это потеть. Когда на тебе влажные одежды, это не намного полезнее, чем бег нагишом по снежным заносам. Поэтому он решил не рисковать.

Погонщик останавливался на каждом постоялом дворе и в каждом селении. Маати знал, что эти селения построены местными фермерами и купцами с тем расчетом, чтобы от одного до другого было не больше дня пути, даже в Ночь свечей, когда темнота в три раза дольше света. Поднимаясь по наклонным скатам к снежным дверям, он понимал, насколько мудрым было это решение. Ночевка под открытым небом в северную зиму, может, и не убьет того, кто родился и вырос в здешних краях, кто умеет вырыть в снегу убежище и согреть воздух в нем так, чтобы самому не промокнуть. А вот Маати точно не пережил бы такую ночь, и поэтому он всегда следил за тем, чтобы погонщик и собаки были хорошо накормлены и обогреты.

И тем не менее, укладываясь спать под грудой одеял в окружении собак, Маати часто ловил себя на том, что холод изнурил его, как целый день тяжелой работы.

Поездка, которая летом заняла бы несколько недель, теперь началась еще до Ночи свечей, а закончиться должна была ближе к оттепели. Дни перетекали один в другой: слепящая бескрайняя белизна, а за ней тесная темнота, и так снова и снова, и Маати порой казалось, что он путешествует во сне и может в любой момент проснуться.

Когда наконец вдалеке показались башни Мати, черные штрихи на белом пергаменте, он с трудом смог в это поверить.

К этому времени Маати потерял счет дням, он уже не понимал, едет ли целую вечность или только что отправился в путь.

Когда подъехали ближе, Маати, несмотря на кусачий мороз, развязал капюшон, чтобы лучше видеть башни, которые начали обретать форму.

Он и не заметил, как пересек реку, ведь мост был неотличим от любого снежного заноса. Но очень скоро они въехали в город.

Дома из-за накопившегося за зиму снега казались ниже. По пути встречались другие упряжки с повизгивающими собаками. На санях перевозили ящики с рудой и самые разные