Тень среди лета. Предательство среди зимы - Дэниел Абрахам

– Он вас прогонит.

Маати вспомнил свою клетушку, вспомнил, как из года в год выполнял малозначительные поручения дая-кво и старших поэтов. Лиат сотню раз просила его бросить все и уехать из селения, а он отказывался. Теперь, когда его ожидали падение и опала, он слышал ее слова, видел перед собой ее лицо и удивлялся, как мог не понимать тогда того, что так ясно понимает сейчас. Наверное, дело в возрасте. В опыте. Какой-то проблеск мудрости подсказал ему, что любой выбор между миром и женщиной может оказаться правильным.

– Мне жаль, что так получилось, Семай. С Идаан. Догадываюсь, чего тебе это стоило.

– Это ее выбор. Никто не заставлял ее плести заговор против собственной семьи.

– Но ты любишь ее.

Юный поэт нахмурился, а потом пожал плечами:

– Сейчас меньше, чем два дня назад. Спросите через месяц. В конце концов, я поэт. Моя жизнь не принадлежит мне одному. Да, я любил Идаан. И полюблю еще кого-нибудь, придет время. Но вряд ли ту, которая решила перебить своих родных.

– Вот всегда так, – сказал Размягченный Камень. – С каждым из них. Первая любовь самая сильная. На этого у меня были надежды, правду говорю.

– Переживешь как-нибудь, – сказал Семай.

– Да, – дружелюбно согласился андат. – Будет и другая первая любовь.

Маати коротко рассмеялся, хотя все это было невыносимо грустно. Андат пошевелился и не без недоумения посмотрел на него. Семай изобразил жест вопроса.

Старший поэт, пока подыскивал слова, удивлялся умиротворению, какое ему даровала перспектива собственного поражения.

– Ты тот, кем должен был стать я, Семай-кво, и ты гораздо лучше меня справляешься. Мне такое было не под силу.

Идаан крепко взялась за перила и подалась вперед. Все места на галерее у нее за спиной были заняты, в воздухе густо пахло человеческими телами и духами. Люди не сидели спокойно, они ерзали и тихо переговаривались, очевидно морально готовились к какой-нибудь новой атаке на собрание. Идаан обратила внимание, что в моду как у женщин, так и у мужчин вошла вуаль, которая прикрывала голову и шею и заталкивалась под одежды на манер кроватного полога.

Да, осы потрудились на славу, и, хотя в зале собраний не осталось ни одной, страх перед ними никуда не делся.

Идаан глубоко вздохнула и постаралась войти в роль. Она последняя из детей убитого хая. Она жена Адры Ваунеги. Стоя на галерее Идаан должна служить напоминанием всему Совету о том, что Адра теперь кровно связан с древним родом Хайема.

И если такова ее роль, то сегодня она чувствует себя певицей, вышедшей на сцену не в голосе.

Совсем недавно она стояла на этой галерее как хозяйка, ей принадлежал весь зал и даже воздух, которым дышали собравшиеся. Сегодня внешне все так же: семьи утхайемцев за столами в зале, тихое, как шелест листьев на ветру, перешептывание на галереях и постоянное ощущение чужих взглядов. Но воздействовало это не так, как прежде. Словно воздух в зале стал другим. Она не могла понять, в чем причина тревоги.

– Нападение на Совет не должно нас ослабить! – чуть ли не кричал охрипшим голосом Даая, ее новый отец. – Мы не позволим на нас давить! И не свернем с выбранного пути! В тот день, когда вандалы решили надругаться над властью утхайема, мы собирались выдвинуть моего сына, уважаемого Адру Ваунеги, в качестве достойного кандидата на место хая, о котором мы все скорбим. К этому обсуждению мы и должны вернуться.

Собрание зарукоплескало. Идаан мило улыбалась, а сама спрашивала себя: кто из присутствующих в зале слышал, как она в панике выкрикивала имя Семая? Наверняка многие. А тем, кто не слышал, наверняка об этом рассказали. С того дня она обходила стороной дом поэта, но не переставала думать о Семае и тянулась к нему всей душой. Он простит ее, когда это закончится. И все будет хорошо.

Адра посмотрел наверх, и их взгляды встретились, и она увидела незнакомца. Он красив: волосы недавно пострижены, шелковые одежды вышиты драгоценными камнями. Он ее муж, но он стал ей чужим.

Даая спустился в зал. Адаут Камау встал со своего места. Если верен слух, будто ос использовали, чтобы заткнуть ему рот, то ему теперь придется говорить не так, как он собирался говорить в тот день.

Камау встал за кафедру, и на галереях воцарилась тишина. Даже с такого расстояния Идаан видела красный волдырь на лице старика.

– Когда Гхия Ваунани призывал нас воздержаться от поспешных решений, – начал он, – я намеревался выступить в его поддержку. Однако с того дня моя позиция изменилась. Я хочу предложить моему доброму другу Порату Радаани обратиться к уважаемому собранию.

Не сказав больше ни слова, Камау сошел в зал.

Идаан чуть подалась вперед, высматривая зелено-серые цвета семейства Радаани.

Вот он, Порат, уверенно идет между столами к кафедре.

Адра с отцом склонили головы друг к другу и зашептались. Идаан напрягала слух, пытаясь разобрать хоть слово, и даже не замечала, с какой силой вцепилась в перила, пока не заболели пальцы.

Радаани встал за кафедру и долго, с полдюжины вздохов, обводил зал и галереи пристальным взглядом – так покупатель оценивает на рыбном рынке свежий улов.

У Идаан засосало под ложечкой.

Наконец Радаани поднял открытые ладони, обратив их к публике.

– Братья, мы собрались здесь в эти мрачные времена, чтобы взять судьбу нашего города в свои руки, – пафосно заговорил он густым, как сливки, голосом. – Нас постигла трагедия, но мы поступим, как завещали нам предки, – выстоим и продолжим жить дальше. Никто не смеет усомниться в благородстве наших намерений. Братья, пришло время распустить Совет. Нет нужды выбирать нового хая Мати, когда жив законный обладатель права на трон.

Тут поднялась настоящая буря. Люди кричали, топали ногами. В зале половина членов Совета выскочила из-за столов, другие остались сидеть как оглушенные.

И все это происходило словно в каком-то другом месте. Идаан казалось, что она спит и видит кошмарный сон.

– Я еще не сошел с кафедры! – кричал Радаани. – Я еще не закончил! Да, наследник жив! И его поддерживает мое семейство, мой Дом! Кто из вас откажет сыну хая в его законном праве на трон? Кто встанет на сторону изменников и убийц его отца?

– Порат-тя! – возвысил голос один из членов Совета, умудрившись перекричать всех остальных. – Объяснитесь или покиньте кафедру! Вы обезумели!

– Я в здравом уме! И я уступаю это место сыну и единственному оставшемуся в живых наследнику хая Мати!

Вот теперь у