Эридон. Игры судьбы - Савушка

Её пальцы дёрнулись в моей ладони. И я погрузил её в свои воспоминания…

Астарта Ш’эрен

…Я вынырнула из его памяти, как из ледяной воды. Мир встретил меня пронзительной тишиной. Я моргнула – раз, другой. Не сразу поняла, где нахожусь, кто я, что только что видела. В груди бурлило, металось, словно меня раскидало между двух берегов – и каждый звал по-своему.

Я сидела, боясь любым движением нарушить зыбкий покой, в котором осознала нечто непоправимое.

Всё казалось ненастоящим, как в час перед рассветом, когда разум не верит глазам, а чувства догоняют с опозданием. Я на полу. В чужих покоях. В чьих-то объятиях. Пламени больше не было. Ни внутри, ни снаружи. Комната ещё хранила следы разрушений: сожжённые края ковра, копоть на стене, запах пепла – но во мне осталась только тишина. Та, что приходит после бури, когда уже не страшно, но и не спокойно.

Что это было? Иллюзия?

Он превосходно владеет этим искусством. Но если глаза можно обмануть, то чувства не обманешь. Я чувствовала его страх, боль, отчаянный рывок к другу. Ощущала, как он вслепую рвался через белую пелену, как отправлял заклинания, пытаясь прорваться, как внутри него хрустнуло что-то, когда раздался этот жуткий металлический звон. Я ощутила то, что чувствовал он, когда смотрел на пепел. Он смотрел тогда в бездну, оставленную вместо сердца.

Такого не внушить. Не придумать.

Я знала, что магия способна многое, но она не может подменить боль, которую прожили. И если это правда… Если он не убивал Ареса…Если всё было так, как я только что увидела…

Значит, они… МЫ… ОШИБЛИСЬ?!

Ошиблись не в мелочи, не в каком-то бытовом подозрении, не в слове, брошенном наспех. Ошиблись в великом – в судьбе, в крови, в войне. Мы обвинили невиновных.

МЫ начали войну!

Я обхватила голову трясущимися руками. Так вот она какая – правда. Книги не врали: демоны первыми начали войну. Мы. Мой народ. Мой отец.

Мой брат погиб. А потом мы погубили тысячи жизней.

Сожжённые поля. Осквернённые святыни. Клятвы на крови и магии. Ярость, ставшая догмой. И всё – по ошибке.

Мне стало холодно. От той правды, которая обнажает до костей и оставляет стоять на выжженном пепелище собственной жизни. Словно очутилась среди мёртвых угольных руин прошлого, продуваемых всеми ветрами. Здесь уже не вырастет трава. Здесь уже ничто не зазеленеет.

И тут я вспомнила отца. Аббадон ведь не безумен. Он не стал бы развязывать войну, не будь у него доказательств. Он ждал. Ждал… и получил их. Всё совпало. Всё выстроилось в страшную картину. И он поверил.

И я поверила.

Медленно, словно всплывая с глубины, я вдохнула. Тяжело, вязко – и только тогда поняла, в чьих объятиях нахожусь.

Я медленно осторожно отстранилась. Не из страха, а от растерянности. Я больше не знала, что чувствую.

Не знала, что чувствовать теперь имею право.

Он не удерживал меня, не сказал ни слова. Я посмотрела на него – и словно волной накрыло. Не моё. Его.

Глубинная боль. Та, что живёт внизу, под плотью и масками. Животная тоска. Тишина потери, тишина одиночества, запаянного в броню, чтобы никто не дотянулся. Сталь, в которую закатали сердце. И сквозь всё это – желание найти виновных, защитить. Спасти. Любить!

Любить? Я ахнула. Это был тот самый зов, что я услышала, когда стояла на грани света и тьмы. Тот, что вёл меня сквозь пустоту. Он был компасом, светом во мраке.

Это был он. Его чувства. Его боль. Его любовь. И…Связь. Истинная.

– Как давно?.. – я почти не услышала собственного голоса.

Он не отвёл взгляда. Сапфировые глаза, наполненные тёплой грустью, смотрели прямо на меня.

– Пятнадцать лет, – сказал он тихо. – С тех пор, как впервые увидел тебя.

Пятнадцать лет…

Пока я ненавидела, пока жила с мыслью о мести, пока мечтала испепелить его дотла, не оставив и тени – он… знал. Любил. Молчал. Нёс моё имя в себе – сквозь смерть, проклятия, войну. Как… обет.

Я встала, чтобы не задохнуться в собственных мыслях. Прошла два круга по комнате: пыль под ногами, гарь. Обугленные следы на стенах – словно напоминание о моих собственных ранах. Он смотрел. Не двигался. А я понимала, что больше не чувствую злость. Как будто вся она сгорела в пламени этой комнаты. Наконец я остановилась. Сложила руки за спиной.

– Ты знал?

Он не переспросил. Понял сразу. Только покачал головой.

– Нет. Я до последнего думал, что Астарта и Астрид – две разные девушки.

Я скептически прищурилась. Но едва я попыталась усомниться, как связь во мне откликнулась. Тонко, нежно.

Он не лжёт. Он не может. Не мне.

И я смирилась. И не знала, что страшнее: сама правда или то, что я готова в неё поверить и принять.

***

Солнце лениво скользило по холмам, пробираясь сквозь обнажённые ветви и роняя золотые блики на извилистую дорогу. Лошади двигались шагом, будто чувствовали, что торопиться не нужно. Мы покинули дворец Милдэвэя в полдень, почти сразу после возвращения из Небесного Града. Портал доставил нас к Дару, но Дэрривон по-прежнему оставался закрытым. Общим решением было принято добраться до ближайшей границы верхом, всем нужна была передышка. А уже там… немного нарушим правила.

В седле я чувствовала себя привычно. Тело само вспоминало ритм, дыхание, равновесие. И всё бы ничего, если бы не взгляды.

Вернее, один – его, сапфировый.

Как всегда – в упор и в самую душу. Каждый раз, когда он смотрел на меня, невзначай или нарочно, внутри что-то трепетало. Я пыталась не думать. Но… …

Рианс ехал рядом. Его тень была на моём левом плече и это почему-то успокаивало. За моей спиной – Андрас, как обычно молчаливый, и Никлас, который изредка отпускал свои фирменные шуточки на удивление сдержанно. Рядом с ним – Тиана. Сосредоточенная, с прямой спиной, взгляд вперёд, как будто вычитывает формулы заклинаний прямо в воздухе.

Я украдкой взглянула на Рианса. Строгий профиль, будто выточенный из древнего камня, хранил невозмутимость. Ни слов, ни эмоций. Только это невозможное спокойствие. А ещё несколько дней назад… он так же смотрел, когда я кричала, обвиняла, метала огонь. Не защищался, не атаковал. Он переживал за меня.

Я прикусила внутреннюю сторону щеки.

Опять!

Чувства поднимались медленно, как вода в роднике. Сначала тепло. Потом дрожь. Потом прилив. Я не хотела их признавать. Слишком много лжи, слишком много боли, слишком мало опоры, чтобы