Наследие Иверийской династии. Господин Демиург - Нина Малкина

же изменился в лице – стал игривым и насмешливым. – Ты права. Я болван. Поверь, ещё какой. Сижу здесь с тобой, вместо того чтобы напиваться в таверне до поросячьего визга. Или кутить в борделе с красотками. И как я посмел променять выпивку и шлюх на общество мелироанской девы? О, это ужасное, отвратительное… развитие! Надеюсь, я не лишусь магии под действием прогресса личности под названием Юна Горст.

Я расхохоталась и осушила бокал. Отломила кусочек сыра. Мне нравилась эта особая дерзость, этот вызов в его и моих словах, эта игривая беседа.

– Похвальная самоирония, но не стоит шутить на тему магии, – погрозила я ему пальцем.

– Почему? – спросил Ренуард. – Это оскорбляет твою позицию верноподданной?

– У меня когда-то не было магии.

– Совсем? – вроде бы не поверил он.

– Совсем, – охотно подтвердила я. – Абсолютно. Тотально. Пустой детерминант.

– О-о-о, – понятливо прищурился Батор. – Кажется, кто-то напился.

– Да нет же! – возмутилась я. – Это чистая правда. Когда я впервые коснулась детерминанта, он был пустым.

– Прямо как твой бокал, – пошутил Ренуард и плеснул мне ещё вина. Кажется, он мне так и не поверил. – Может, глубоко-глубоко в душе ты тоже тимберийка, как и я?

– Ты же слышал, я таххарийка, – без запинки выдала я и отсалютовала бокалом.

Я и в самом деле немного напилась. Голова кружилась, губы то и дело сами собой разъезжались в улыбке, а мысли отказывались выстраиваться в стройный ряд. В полутьме, в приятной прохладе, под журчание ручейка, кваканье лягушек и шелест листьев всё казалось таким прелестным, мирным и естественным. Дворик Маймуны обернулся вдруг новым краем земли, где можно было спрятаться от самой жизни. Не позволяя воспоминаниям завладеть мыслями, я откинулась на подушках – собрала вокруг себя их не менее десятка! – соорудила пёстрое ложе и выставила бедро так, как делали соблазнительные женщины с иллюстраций таххарийских сказок.

Ренуард неверяще поднял бровь. Бутылка застыла над его бокалом, как будто от меня зависело, польётся ли из её горлышка вино.

– Тезария Горст, моя мать, была таххарийкой, – пояснила я, поглаживая мягкий атлас подушки. – Так что, выходит, я наполовину таххарийка. Не на самую лучшую…

– Это как посмотреть, – он всё-таки налил себе вина и выпил. – Я обожаю в тебе эту дикую, варварскую воинственность. Хотя вроде бы не должен, да? – короткая усмешка прервала его речь только на секунду. – Но ты и сама в себе это любишь, признайся. Горячность. Страсть. Стремление к вечной победе.

– Когда ты так говоришь, я начинаю верить, что и правда хороша, – поправила я бархотку и тряхнула волосами. – Чрезмерное самолюбие вредит мелироанской деве. Это порок.

– О, меньший, чем другие, – промурлыкал Ренуард. – Тебе он идёт. И я рад, что тебя всё-таки не увезли в Таххарию-хан. Скажи, таххарийка, ты ни разу об этом не сожалела?.. О том, что случилось в тот вечер?

Налетел лёгкий ветерок, и влажная кожа тут же покрылась мурашками. Я сжала зубы. В невинном, вроде бы шутливом вопросе таилось нечто большее, чем беседа о путешествиях. И даже нечто большее, чем напоминание о хьёль-амире. Ренуард Батор смотрел неотрывно, серьёзно, как будто ждал и боялся моей реакции. Он не спрашивал о моих сожалениях относительно поездки. Он спрашивал о том, жалею ли я о поступке ментора. Наверняка слышал, что говорили обо мне и Кирмосе. Или даже читал жёлтые листовки.

Но я не собиралась позволять ему подобраться к этой теме.

– Конечно, сожалела! Но я могу отправиться в Таххарию-хан хоть прямо сейчас! – весело заявила я, наигранно рассмеялась и поднялась.

В глазах потемнело от выпитого, и я пошатнулась. Поймала равновесие, остановила кинувшегося было мне на помощь Ренуарда, подмигнула ему и направилась прямиком к небольшому ручейку, обозначавшему на карте Данужский лес. Он в самом деле походил на лес: берег порос камышом, осокой и тростником. Темнеющий в зарослях мост выглядел плохо – трухлявый, местами прогнивший, с натянутыми тросами вместо крепких кованых перил. Но сейчас мне было наплевать на возможные проблемы.

– Ты же не собираешься на тот берег? Это небезопасно, – донеслось мне в спину.

Я оглянулась на Ренуарда – тот сидел в задумчивости, сложив руки на груди. Казался обиженным и оскорблённым.

Я снова оценила предстоящий путь. Прогулка по мосту выглядела, как отличная возможность избежать неудобных расспросов и перевести всё в шутку. Но, в то же время, придуманный побег в Таххарию-хан грозил окончиться полным провалом. Причём, в буквальном смысле.

– Я смеюсь в лицо опасности, – ответила я и повторила для убедительности: – Смеюсь в лицо опасности!

Теперь это утверждение вряд ли можно было бы назвать правдой. Но зато правдой было то, что к грядущей опасности – оказаться в заросшем ручье – я была готова куда больше, чем погрузиться в разговоры о своём менторе.

– Что ж, – пробубнила я себе под нос, – будем благодарны предкам… или как там?

Глубоко вдохнув, я ступила на шаткую опору. Шаг, ещё шаг. Получается! Воодушевившись, я достигла почти середины небольшого мостика, но… до Таххарии-хан так и не добралась. Одна из досок ожидаемо обломилась под каблуком, и я провалилась одной ногой в образовавшуюся щель.

– Кряхт! – вырвалось у меня вместе с резким выдохом.

К счастью, мост всё ещё был целым и я не оказалась в ручье, но, кажется, намертво застряла в этой тюрьме из досок, верёвок и собственной трусости.

– Как ты сказала? – раздалось уже совсем рядом. – Кряхт? Что это значит? По-веллапольски?

Ренуард стоял на берегу и нахально оценивал меня взглядом.

– Досадное недоразумение, – прорычала я сквозь зубы. – Не поможешь?

Я отцепила руку, чтобы протянуть её Батору, но мост снова заскрипел, посыпалась труха, и я быстро схватилась за трос. Отчего-то я чувствовала себя катастрофически унизительно. То ли от неудобного положения, то ли от глупого решения. Даже голова моментально прояснилась от хмеля.

– После того, как ты сбежала и от меня? – он не сдвинулся с места ни на шаг. – Возможно. Я же великодушен. Но не сразу. Ты так прекрасна в своей беспомощности, что я хочу полюбоваться.

– Ну и катись к Толмунду! – неожиданно злобно выругалась я и попыталась освободиться.

Но сделала только хуже. Кажется, любые попытки вырваться лишь ухудшали ситуацию. Да чтоб эту Таххарию-хан икша пожрали! Едва дыша и стараясь не делать резких движений, я всё-таки вытащила ногу, насквозь вымокшую и грязную, но теперь боялась идти обратно – мост шатался, подошвы скользили по мокрым доскам, а верёвки и вовсе ходили ходуном.

– Ладно, – сдался Ренуард, подошёл ближе, крепко схватился за опорный столб и протянул мне руку: – Иди сюда, авантюристка. Но по дороге признайся, что сделала