Белое с кровью - Кристина Робер

гуще толпы, окружившей что-то всего лишь в десятке метров от ворот.

В гомоне голосов, слившемся с яростным стуком сердца, невозможно было разобрать ни слова. Ника расталкивала людей, пока не оказалась в центре. И замерла.

В танцующих клубах тумана лежали два девичьих тела – на животе, друг на друге, с раскинутыми руками и застывшими в ужасе распахнутыми глазами, подернутыми посмертной дымкой, нанизанные на копье, как мясо на шампур. А острие копья венчала голова с пляшущими на ветру волосами – грязными, но все еще яркими, вьющимися… Огненно-рыжими. Глаза ее были закрыты, а в сомкнутых посиневших губах торчал сложенный лист бумаги.

«Я должна рассказать вам все, что знаю, а потом уйти». Господи…

Кто-то схватил Нику за руку, но она вывернулась и бросилась к ужасающей инсталляции. Ноги не слушались, Ника поскользнулась и упала на колени, испачкав джинсы и руки в крови. Туман объял ее пальцы, слизывая кровь, и она замерла, встретившись взглядом с мертвыми синими глазами одной из девушек.

«У вас тоже синие глаза. Может, и вы ведьма? Нет? Уверены»?

Ее рывком поставили на ноги, и Ника, сбросив оцепенение, резко выдернула лист из губ Севиль. Стиснула в кулаке и прижала к груди, пока Михаил, крепко держа ее за плечи, уводил из толпы.

– Я только приехал и увидел, – быстро говорил Кравский. – Стражники убиты – в защите замка есть брешь. Я думал, мы ее залатали, после того как вы с Алексом необдуманно открыли портал прямо в замке…

– Что? – Ника резко взглянула на него, и ее глаза расширились от ужаса.

Мы бросились за Мари. Было так страшно. Я не подумала… никто не подумал…

– Я не… я…

Михаил лишь покачал головой и увлек ее в дальнюю часть сада, на лавочку под яблоней. Мысли путались, тело трясло от увиденного, и Ника яростно моргала и жмурилась, не в силах отделаться от стоявшего перед внутренним взором лица Севиль, ее закрытых глаз, которые Нике во что бы то ни стало хотелось открыть и увидеть то, что видела дочь Гидеона Рафуса перед смертью.

Михаил обхватил ее кулак ладонями и попытался разжать пальцы.

– Ну же, Николина, покажи, что там. Давай.

Она подчинилась, равнодушно отмечая кровь, застывшую на руках. Михаил вытащил лист бумаги, и, прежде чем развернуть его, они увидели блеклое послание, оставленное карандашом:

Наш подарок тебе, наследница Харуты. Чтобы ты никогда не забывала, к каким последствиям приводит твой длинный язык.

Михаил развернул лист, и они прочитали:

Ваше Высочество,

не передать словами, как сильно изменилось наше сознание, когда мы выслушали вас. Вся горечь, которую вы вложили в свою речь, тяжелым грузом легла на наши сердца и потерянные мысли…

– Это касается твоего визита в университет? – Михаил сложил лист и убрал в карман.

Ника кивнула, таращась в пустоту перед собой, и даже не удивилась, что Михаилу об этом известно. Перед глазами – копье, тела и голова, и три пары глаз смотрели на нее со страхом, мольбой, осуждением, ненавистью, обвинениями.

Наш подарок тебе, наследница Харуты.

Наш подарок.

Подарок.

Михаил заговорил, и Нике потребовалось время, чтобы в звенящей тишине расслышать его слова. Александр. Просил передать. Может, сейчас не время. Мужчина протянул ей газетную страницу, в которую был завернут какой-то маленький предмет. Ника развернула, и ей на ладонь упало невзрачное серебряное кольцо с гравировкой внутри.

– Что… что это?

Михаил повертел кольцо в руках, и на его морщинистом лице отразилось удивление.

– Вы были обручены?

– Обручены? – заторможенно переспросила Ника.

– Это кольцо преданности, одно из пары. Такие используют только члены правящих династий, чтобы убедиться в правильном выборе партнера, – Михаил указал на гравировку. Роза и перо – символы Стамерфильдов и Саквильских. – Если чувства искренни, то, как только оба из пары наденут кольца, на теле появятся одинаковые символы, и этот союз уже никак не разрушить, только смертью, потому что…

Потому что это судьба. В горле пересохло, и Ника с усилием сглотнула, забирая кольцо из рук Михаила. Зачем Алекс сделал это? Ведь они обо всем договорились. Он же понял. Он…

Ее взгляд скользнул по газетной вырезке, и сердце упало в пятки. «Мы все еще друг за друга, верь мне. То, что я сделал, поможет нам» – было написано жирным черным маркером поверх большой цветной фотографии улыбающейся пары. Он – в белом парадном костюме, с лампасами и золотой оторочкой на воротнике, она – элегантная, в бледно-голубом платье с копной пушистых волос, собранных в низкий узел у левого уха. «Наследный принц terra caelum Александр Саквильский и журналистка Эмма Дж. Юсбис объявили о помолвке».

Ника в ужасе посмотрела на Михаила, но мужчина, поджав губы, отвел взгляд. Сунув кольцо в карман куртки, Ника смяла газетную вырезку и сорвалась с места. Плевать, что ее никто не приглашал и что, может, у нее теперь и во дворец Саквильского нет доступа, – ничего, будет ломиться в их тайную дверь до тех пор, пока не откроют. Эмма Юсбис?! Да откуда она вообще взялась?! Последние дни Ника боялась только визита Долохова и в который раз убедилась, как скудна ее фантазия по сравнению с жизнью.

Ворота уже закрыли, а значит, зевак разогнали, и Николас тоже должен был вернуться в замок. Ника пронеслась через холл и без стука распахнула дверь в кабинет отца, намереваясь с порога кричать обо всем, что – немыслимо! – случилось за последние полчаса, но вместо этого застыла.

Николас стоял у зашторенного окна, спрятав руки за спиной, и тусклый свет лампы обнимал его осунувшийся силуэт. А рядом, в кресле у стола, закинув ногу на ногу, в черном костюме и белой рубашке, сидел Владислав Долохов.

– Закройте двери, Ваше Высочество, – спокойно сказал он.

Ника подчинилась, едва справившись с желанием приложить ладонь к груди: так тесно стало внутри, так больно. Она поймала взгляд отца, и тот едва заметно кивнул.

Время пришло.

И ей плевать, ведь они были готовы к этой встрече, но в сердце болезненно защемило: она так и не объяснилась с Домором.

– Вы испачкались, – заметил Долохов, окинув ее равнодушным взглядом. Ника не отреагировала.

– У нас к вам разговор. Но прежде чем мы начнем, давайте сразу убедимся в серьезности моих намерений, – Долохов взял со стола два куска пергамента и протянул ей.

Сердце упало в пятки. Не-ет. Неужели он снова? Трясущейся рукой Ника взяла пергамент и, соединив, прочитала: «Давид Дофин». Два слова, перечеркнутые размазанной каплей крови. Господи… Она в ярости взглянула на отца:

– Убей его. Плевать на все. Просто убей его. Или я…

– Или вы слишком глупы. – Ни один мускул не дрогнул на лице Долохова, глаза оставались пустыми – ни грамма привычного лукавства. – Я вам рассказывал о контрактах. Умолчал лишь об одном: