Хроники Птицелова - Марина Клейн

говорит, и лишь через минуту вспомнил о давней встрече на испанском кладбище. Амбросио. И он говорил о тебе.

Ты была жива. Жива и готова вернуться домой. В сравнении с этим все остальное, что говорил Амбросио – о том, что тебе удалось добыть вожделенную троеградцами книгу, и если мы все сделаем правильно, мир наконец-то вздохнет с облегчением, – не имело ровным счетом никакого значения.

Я встал с кровати. Рана не оценила резкого движения, но я не собирался обращать внимания и на это. Хотелось бежать к тебе со всех ног, и неважно, что нужный рейс прибывал через несколько часов.

– Маркус, – тихо проговорил Асфодель. – Ты узнал – он тоже узнает. Там будет небезопасно.

– Ты хочешь, чтобы я не ехал? – По моему тону было понятно, что это самое нелепое и безнадежное указание, какое только можно мне дать.

Асфодель с грустью посмотрел на меня. И снова я вспомнил обо всем, причиненном ему, и злости сразу поубавилось.

– Я обязался прочитать книгу. Если я это сделаю, то все закончится, правильно? Как мне это сделать? Меня ведь должен кто-то услышать?

На лице Асфоделя слабо отразились задумчивость и понимание неотвратимости того, что должно было случиться. Он долго молчал и наконец сказал:

– Я все сделаю. Езжай.

Я глянул на него с подозрением, но понял: он говорит не о тебе. Похоже, Асфодель искренне сожалел о том, что натворил. Ну или, во всяком случае, он не собирался делать новых попыток препятствовать нашему воссоединению.

– Езжай, – повторил Асфодель. – А потом – сразу на кладбище.

Прозвучало не обнадеживающе, но я не стал заострять на этом внимание, просто кивнул. Все мои мысли устремились к тебе.

Амбросио сказал, что твой путь был не из легких, однако после всего двух дней в больнице ты была готова к долгому перелету. Как ни радовался я тому, что все завершилось благополучно, невозможно было не думать о том, какой будет наша встреча. Уезжая, ты сказала, что обязательно вернешься ко мне; но из-за меня ты оказалась в беде, да и твой секрет оказался не таким страшным, как мой. Что сталось с твоими стенами во время нашей разлуки? Были ли они так же сильно повреждены, как и мои, или, наоборот, лишь стали крепче?

Я думал обо всем этом, стоя в аэропорту, и был настолько погружен в это, что не заметил ни Медсестру-Птицелова, ни Лилию, ни даже Асфоделя.

И вот появилась ты. Я не успел испугаться: ты выбежала из дверей и с радостной улыбкой бросилась в мои объятия.

– Я вернулась, – сказала ты.

Обо всем остальном я забыл. Помню только, как обнимал и целовал тебя в мире, где не существовало никого и ничего, кроме нас двоих. Но, наверное, в какой-то момент нам пришлось отстраниться друг от друга и оглядеться; в обрывках памяти запечатлелось облегченное выражение лица Медсестры-Птицелова, устремленный на тебя подозрительно-настороженный взгляд Лилии и слабая, с оттенком вины, улыбка Асфоделя.

На кладбище мы отправились все вместе. Почему-то никто этому не удивился. Вышли из аэропорта, погрузились в машину. «Поехали читать?» – спросила Лилия. «Поехали!» – с энтузиазмом отозвалась ты.

Вскоре мы увидели необычную картину: ворота кладбища были широко распахнуты, перед ними теснилось множество машин. Только тогда я понял, что задумал Асфодель.

– Так правильно? – тихо спросил я.

Он молча кивнул.

Не знаю, что могло случиться, будь мы одни, но Асфодель сопровождал нас через толпу народа – и живого, и мертвого – к статуе ангела, и мы благополучно добрались. Нас плотно обступили со всех сторон самые разные люди: мужчины в строгих костюмах и джинсах, женщины в шикарных платьях и потертых куртках, шушукающиеся дети. В первом ряду находился Богдан, хмурый, как сезон дождей, и даже печальный. В первый и последний раз я ощутил к нему нечто вроде сочувствия. Непросто смотреть на человека, мечта которого, какой бы она ни была, обращена в прах и развеяна по ветру.

С другой стороны, повезло, что ему вообще разрешили присутствовать. Ведь он хотел рая для себя одного – а значит, был готов лишить его других.

Я открыл книгу и заскользил глазами по строчкам. Я не испытывал ни любопытства, ни благоговения. Просто, как Чтец, выполнял свою работу. Завороженные слушатели ловили каждое мое слово, разносившееся по кладбищу вместе с теплым ветром, но я ничего не понимал. Не хотел. Я ведь не был троеградцем – так какое мне дело до их рая? Мой рай – это ты.

Наконец была перевернута последняя страница. Ошеломленные люди постояли еще несколько минут и начали расходиться. Сперва они шли медленно и молча, затем все быстрее и говоря на ходу, потом срывались на бег. Так бегут люди, которых ждет что-то крайне важное, то, что они мечтали получить – или хотя бы увидеть – давным-давно.

– Вы услышали то, что хотели? – спросила ты. – Теперь вы знаете, как найти свой рай?

Богдан оглянулся, кивнул и ушел следом за остальными. Он хотел рая для себя одного, но теперь у него не было иного выбора, кроме как уйти туда вместе со всеми.

Асфодель забрал у меня книгу и молча удалился. Исчез за спиной себя самого в каменном обличье и растворился в рощице.

Я посмотрел ему вслед с сожалением и ощущением, что теряю нечто очень важное, но не сделал попыток нагнать его. Мы вернулись к моей машине. По дороге в город мы с Медсестрой-Птицеловом наблюдали за тобой и Лилией. Тебя еще в аэропорту не удивило присутствие ребенка, ты просто сказала ей «привет», как если бы это была самая обычная встреча. Что касается Лилии, она поглядывала на тебя с легкой ревностью. Признаюсь, мне это было приятно.

В какой-то момент вы обе заговорили. Лилия спросила, откуда ты вернулась, а ты сказала, что была в Стране Моа, чем живо заинтересовала малышку.

Мне казалось, что я по-прежнему нахожусь в каком-то сне.

– Маркус, – сказала Медсестра-Птицелов. – Давай-ка я сяду за руль.

Я не понял причин, побудивших ее сделать такое предложение, но спорить не стал и уступил место. Сев на заднее сиденье, я сразу же провалился в глубокий сон – черный, как пропасть, без сновидений и чувств. Крепкий настолько, что в него не пробралась бы ни одна лихорадка мира.

Но потом, когда сознание плавно начало подниматься на поверхность, я увидел смутные образы; мне снился великий исход, множество фигур уходили куда-то прочь, и я не понимал, были ли это все троеградцы мира, уходившие на поиски сада Далтараэтрона и руин своей империи, или это остатки бреда покидали