Эпифания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

прилечь, – сообщил он майтере Мрамор. – Песок раздобрился. Мне ведь пришлось проделать весь путь к этому дому пешком, а идти тут далековато. Когда мы ехали сюда с Чистиком верхом на ослах, и то далеко показалось, а на своих двоих, да под дулом ружья, еще того дальше… но как только мы прибыли, как только выбрались из люка в тот подвал, Песок разрешил мне лечь на пол. Он ведь на самом деле человек вовсе не плохой – просто дисциплинированный солдат, повинующийся скверным людям. Кроме того, нечто хорошее имеется и в Лори, и даже в Потто. Знаю, майтера, ты наверняка это чувствуешь не хуже, чем я, иначе говорила бы с Потто совсем иначе. Как раз по этой причине – точнее, не только по этой, но все же – я и считаю сложившееся положение, из которого ты стараешься меня вытащить, не таким скверным, каким оно кажется с виду, хотя благодарен тебе останусь навеки.

– Кошка! Кошка!!!

Вспорхнув с плеча Шелка, Орев приземлился на темя гипсового бюста Фельксиопы.

– Ну что ты, птичка, что ты, красавец? Никаких кошек здесь нет, – с улыбкой заверила Орева майтера Мрамор.

– Ты начала рассказ об этой комнате и о знакомстве с Мукор, – напомнил ей Шелк. – Хотелось бы услышать продолжение. Возможно, все это немаловажно.

– Я… патера, вначале мне хотелось бы рассказать о знакомстве с тобой. С одной стороны, много времени это не отнимет, с другой же, может оказаться даже важнее, гораздо важнее. Знаю, ты до сих пор вспоминаешь день, когда прибыл в наш мантейон. Ты сам упоминал об этом не раз и не два.

Шелк согласно кивнул.

– По прибытии тебя встретил патера Щука, и ты полюбил его, проникся к нему уважением, однако мужчине… по крайней мере, большинству мужчин, и ты тут не исключение… нужны разговоры с женщиной. Тебя воспитала мать, и мы прекрасно видели, как тебе ее не хватало.

– И до сих пор не хватает, – признался Шелк.

– Не нужно стесняться, патера. Стесняться любви – что может быть неразумнее?

Сделав паузу, майтера Мрамор собралась с мыслями. По счастью. система быстрого поиска заработала вновь, что доставляло ей несказанное наслаждение.

– Так вот, что я собиралась сказать. Нас, сибилл, при мантейоне имелось три. Довольно молодая, миловидная, однако крайне застенчивая, майтера Мята избегала тебя при всякой возможности, а если такой возможности не представлялось, почти не раскрывала рта. Возможно, догадывалась, что произошло со мной в давние-давние времена. Порой я в этом даже не сомневалась… а ты ведь был, молод, хорош собой, и до сих пор нисколько не подурнел.

Шелк раскрыл было рот, собираясь спросить кое о чем, но в последний миг решил воздержаться.

– Кто был отцом Кровушки, я умолчу. Никому о нем не рассказывала и сейчас не скажу. Скажу вот что: он так ни о чем и не узнал. По-моему, даже ничего не заподозрил.

Шелк вдохнул полной грудью прохладный, свежий ветер, ворвавшийся в окно.

– Майтера, прошлой ночью я спал с девушкой. С Гиацинт… той самой, о ком спрашивал Кровь.

– Сожалею, что ты рассказал мне об этом.

– Так ведь хотел рассказать. Хотел… и до сих пор хочу рассказать об этом всем, кто еще не знает, хотя многие уже знают все. Его Высокомудрие, мастер Меченос, генералиссимо Оозик…

Майтера Мрамор стукнула кончиком пальца в металлическую грудь под облачением сибиллы.

– И я. Я тоже знала… точнее, догадывалась, как догадался бы всякий, и предпочла бы, чтоб так оно и оставалось впредь. Некоторые вещи отнюдь не становятся лучше от разговоров о них.

Орев, отвлекшись от изучения лица Фельксиопы в перевернутом виде, зааплодировал майтере Мрамор.

– Мудр-рая девочка!

– Как я уже говорила, сибилл при мантейоне имелось три. Однако на майтеру Мяту тебе, патера, рассчитывать не приходилось, а значит, оставалась только я. Старая… думаю, ты даже не понимаешь, насколько. Лишившаяся лиц задолго до твоего рождения. Ты ведь даже не замечал их отсутствия, верно?

– О чем это ты, майтера? Твое лицо на месте, там, где и должно быть. Вот, я сию минуту смотрю на него.

– Какое лицо? Вот это? – Майтера Мрамор выбила пальцами на собственном лбу частую металлическую барабанную дробь. – На самом деле это лишь лицевая панель, а когда-то у меня было лицо, такое же, как твое. Сказала бы, такое же, как у Георгины, но ты, разумеется, в живых ее не застал. Наверное, такое же, как у Ломелозии, или Крапивы, снабженное особыми деталями, небольшими фрагментами альнико, позволявшими по-настоящему улыбаться или хмуриться, управляя ими при помощи электромагнитных катушек под лицевой панелью… однако теперь от всего этого, кроме катушек, ничего не осталось.

– И все равно твое лицо прекрасно, – упрямо возразил Шелк, – поскольку оно… твое.

– А вот другое мое лицо таким вовсе не было. Каково оно с виду, отражалось на твоем лице всякий раз, как ты бросишь на него взгляд. Меня это обижало, а ты, обиженный моими обидами, потянулся ко мне, дабы облегчить одиночество. Однако сходства меж нами имелось гораздо больше, чем ты полагал, хотя сама я к подобным машинам всю жизнь оставалась равнодушна. Считала, что в действительности быть людьми они неспособны, сколько б ни объявляли себя таковыми. Теперь я – всего лишь… всего лишь сообщение, записанное на золотых побрякушках, таких же, как в любой карточке, но вместе с тем остаюсь собой, личностью, поскольку была собою всю жизнь.

Шелк покопался в карманах безнадежно погубленных риз Реморы, однако носового платка не нашел и промокнул глаза рукавом.

– Однако рассказываю я все это отнюдь не затем, чтоб разжалобить тебя, патера. Полюбить меня – хоть ту, хоть другую – было непросто, да и сейчас в той же степени нелегко. Тем не менее одну тебе полюбить удалось, а такое под силу немногим… даже из авгуров, не говоря уж о мирянах. Посему я подумала: возможно, когда-нибудь, в другое время, разобравшись, как полюбил меня и проникся ко мне неприязнью, ты лучше, быстрее разберешься в отношениях с другой женщиной.

– Разумеется, – вздохнул Шелк, – а главное, в себе самом. Благодарю, майтера.

– Однако ж довольно об этом. К делу. Что ты думаешь об условиях Аюнтамьенто? По-прежнему то же самое, что ответил советнику Лори?

В последний раз промокнув глаза, Шелк почувствовал, как грязен и пылен рукав риз, и понял, что только сильнее пачкает и без того перемазанное лицо, однако ему нет до этого никакого дела.

– Видимо, да.

Майтера Мрамор кивнула.

– Их требования совершенно безнадежны. Ни малейшей выгоды для Тривиганта… да и чего ради стража согласится выдать им на расправу старших офицеров? Чего ради должен пойти им навстречу генералиссимо Оозик? Но если предложить им судебные разбирательства в обычном порядке, с участием судей…

– Человек… вер-рнулся!

На подоконник легла широкая, унизанная перстнями пятерня. За нею в окне показался желтый обшлаг рукава, снаружи повеяло ароматом мускусной