Хайо, адотворец - Мина Икемото Гош

твою судьбу с каким-нибудь пьяным бродягой, которому суждено умереть в вонючей выгребной яме.

ТАМА

Двадцать второй Адотворец

На землю обрушился дождь, горячий и зловонный. Что-то склизкое потекло по лицу Хайо и поползло за шиворот. Она завопила и захлопнула дверь.

– Потроха?! – Глянцевитые комья, бликуя под вспышками молний, шлепали об оконное стекло. В небе загремело. – Серьезно? Дождь из рыбьих внутренностей?!

– В божественном прогнозе на сегодня не предупреждали, да? – мягко колыхнулись волосы. Незнакомец встал с пола, пока Хайо пыталась соскрести с лица налипшую мерзость. – Вот, возьми. Вытрись.

В поле зрения Хайо оказалась какая-то рукопись с убористыми письменами. Он выудил ее из потрепанной сумки.

– Нет, ни в коем случае.

– Тут ничего важного. Ну, уже. Дело в том, что я писатель. Моя серия с сегодняшнего дня снята с выпуска, так что эти главы ничего не стоят. У тебя, э-э-э, плавательный пузырь под ухом.

Хайо взяла протянутый лист, не глядя в текст:

– Спасибо. А что, на Оногоро это обычное дело? Дождь с потрохами?

– Не обязательно с потрохами. Дикий дождь может вообще что угодно принести. – В оконное стекло стукнул еще один плотный комок. – Прошу прощения, ты недавно на Оногоро?

– А что, не видно?

– Не люблю домысливать. Тут мало кто говорит на «стандарте» в частной обстановке, но как бы… – Из-под завесы волос показались руки. От кончиков пальцев до запястий тянулись длинные розоватые шрамы. – В общем, божественное явление вроде дикого дождя – штука совершенно естественная, так что бояться не стоит. Ты знаешь что-то о метке?

Кэгаре. Метка.

– Это что-то вроде налипшей на душу грязи, – сказала Хайо. – Ее можно подхватить от смерти и всего, что к ней приближено, например от больных или рожениц. – Представления о метках неизменно предполагали предвзятое отношение к женщинам и всему, что ассоциировалось с разделкой, кровью, плотью, всем таким. – Но при чем тут дикий дождь?

– Он случается, когда богу нужно избавиться от метки. Боги существуют лишь потому, что людям надо как-то договариваться с безликими силами природы и у кого-то просить защиты, – ответил собеседник. – И когда бог каким-то образом причиняет человеку вред, пусть даже непреднамеренно, он как бы отторгает эту потребность, дающую ему жизнь. Таким образом, бог становится на шаг ближе к тому, что в его случае считается смертью.

– Выходит, каждый раз, когда бог не смог защитить человека…

– …он получает метку.

Хайо вспомнила, как Тодомэгава треснул кулаком по мосту. В качестве наказания я готов принять метку своих невыполненных обязательств.

Ее спутник подошел и встал рядом у заляпанного окна.

– Как ты понимаешь, набрать таких меток – дело нехитрое. Даже неизбежное. Люди такие уязвимые. Потому у нас бывает так много религиозных фестивалей. Они помогают богам очиститься от меток. А между фестивалями боги иногда сами понемногу справляются с метками – таким вот «диким» образом. Дикий дождь, – он провел пальцем вдоль серого слизистого следа на окне, – как раз этот случай. Бог выжигает метку. Может показаться, что это вредит людям, но нет. Около того, но не более.

– Это как?

– У богов, как и у людей, четыре души. Грубо говоря, они поделены на два их «обличья». Одно обличье мы видим на улицах Оногоро – то самое, с которым взаимодействуют люди, – нигимитама. Это «очеловеченный» бог – спокойный, приятный, связанный с человеческими сетями эн на Оногоро. Другое обличье – арамитама, «дикий» бог, он вне человеческой эн. Это обличье не связано с человеческими запросами, оно никого не защищает. Оно чистая природная мощь, к нему не пристают никакие метки, о каких бы разрушениях ни шла речь. Когда боги позволяют себе немного «дикости», они просто ненадолго отвязываются от сетей эн – выжигают метки и при этом не набирают новых.

Хайо вытаращилась. Если «немного дикости» – это летящие с неба потроха…

– А если бог продолжает собирать метки?

– Тогда его бедный дух окончательно «дичает». Безоговорочно. Бог выпадает из человеческих связей эн и полностью переходит в арамитама, и все из-за этих проклятых смертных. – Он потряс изувеченными руками. – Мы называем это «падение».

– Боги получают метку, если проклинают смертных?

Она почувствовала его пристальный взгляд.

– Не всегда, но должны.

Хайо цокнула языком:

– Лазейки в правилах?

– Всего одна. Называется «Веская Причина». С заглавной. Если у бога есть Веская Причина проклясть смертного, метка за проклятие будет легче.

– А кто решает, что причина – Веская?

– Сами люди, хотя и неосознанно. В правилах о проклятиях это названо «коллективный дух людей Оногоро». Милая размытая формулировочка, – добавил он, увидев, как Хайо скривилась. – И непостоянная. Так что боги толком и не понимают, есть ли у них эта Веская Причина, поэтому сперва проклинают, а потом уже разбираются, была она или не была.

– А зачем вообще идти на риск и проклинать смертных? – спросила Хайо. Что такого мог натворить Дзун, чтобы это считалось Веской Причиной, по которой его настигло такое жестокое проклятие?

– Иногда метка кажется им весьма скромной платой за, допустим, месть, – последовал ответ. – Или в гневе они попросту забывают о последствиях.

Внутренности залепили окно тонкой серой слизистой пленкой.

Хайо обвела взглядом хижину. Плетеные стены из бамбука, в которых торчат записки, объявления и какие-то письма.

– Что это за место вообще?

– Хижина посланий, – мягко ответил ее собеседник. – Здесь оставляют сообщения для тех, кто находится неизвестно где.

Хайо придвинулась поближе и стала рассматривать серо-голубые клочки бумаги. Что-то хрустнуло у нее под ботинком. Она подняла ногу.

К подошве прилипла соль.

Ее кольнул холод.

Дзун. Он был здесь. В этой самой хижине.

Вывод никак не складывался у нее в голове, но предположение казалось разумным – Хайо нутром чувствовала. Судьбоносная связь тянула ее за нити адотворческой эн.

– А есть такие же хижины, но поближе к театру Син-Кагурадза?

– К Син-Кагурадза эта ближайшая.

Если Дзун с той самой ночи скрывался здесь, в слепом пятне для богов эн-гири, это вполне объясняет, почему Тодомэгава его не нашел. Хайо присела и стала внимательно рассматривать пол. В тени скамейки блеснули крупинки соли.

Ее спутник прочистил горло:

– Ты что-то ищешь?

Хайо выпрямилась. Потом обернулась к письмам на стене:

– Возможно, записку.

Дзун не мог говорить, но вдруг мог написать? Пусть даже не Хайо, пусть кому угодно. Найти бы хоть намек на то, о чем он думал, когда направлялся к мосту Син-Кагурадза, – это бы привело ее на шаг ближе к разгадке случившегося, а заодно и к тому, кто даст ей особое поручение.

К тому, кто купит месть за мертвого. За Дзуна.

– Я мог бы помочь. – Незнакомец тоже подошел к стене. – Я тут каждую неделю бываю. Знаю, какие записки свежие.

– Не факт, что это именно записка, – уточнила Хайо. У нее все внутри все сжалось, когда она сообразила, как на самом деле здесь много бумаги: казалось, будто хижина оплетена изнутри серо-голубым плющом. – Я пойму, когда увижу.

Он тихо хмыкнул:

– Изрядная уверенность.

– У меня есть… эн, которая ведет меня к людям, которым я нужна. – Хайо обвела глазами стену в поисках свежих записок, покрытых кляксами. – Иногда эта эн приводит ко мне мертвецов, которым нужно участие живых… чтобы их не забыли. Эта эн помогает мне почувствовать и понять, как оборвалась эта жизнь, и найти того, кто заплатит за… мои умения. Надеюсь.

– Прости, я правильно понял, что у тебя эн с мертвыми?

– Не совсем. Скорее, с грязным бельем, следами чужих зверств.

– Но жить с такой эн просто ужасно! Это сколько же меток ты собираешь! И сколько кошмара видишь!

– Ага, давай поговорим об этом. – Она вдруг вспомнила Дзуна, его иссохшую широкую улыбку, этого юношу, чьи слезы иссякли, а живой разум