Елизавета Абаринова-Кожухова - Искусство наступать на швабру

– Что вам угодно, сударыня? – обратился к ней писатель, невольно любуясь прекрасными темными волосами девушки, свободно спадающими по плечам.

– Вы господин Ибикусов? – невысоким, но очень мелодичным голосом спросила девушка.

– Ну, я, – ответил Ибикусов.

– Я – ваша новая Муза, – представилась гостья.

– Кто-кто?

– Муза. Я буду помогать вам писать эротический рассказ.

"Ну все, дописался, – мелькнуло в голове Ибикусова. – Точно, крыша поехала. И вроде ничего не пил, разве что пиво... A как хороша!".

Девушка подошла к столу и глянула в рукопись.

– "Маня поспешно разделась и швырнула сорочку на стул", – с трудом разобрала Муза плохо отпечатанный текст. – Ну разве так пишут эротические рассказы?

– A как? – поинтересовался Ибикусов, понемногу приходя к пониманию, что все-таки явление Музы – нечто большее, чем бред писательского воображения.

Вместо ответа Муза легким грациозным движением сбросила с себя верхнюю часть белых одежд и бросила ее в воздух. Ибикусов, как завороженный, следил за ее полетом, а потом сел за стол и записал: "Покружившись, сорочка Мани упала, будто подстреленная белая Лебедь". A Муза читала дальше:

– "Попил пивка и ввел член"... Причем тут пиво, господин Ибикусов?

– Не знаю, – пожал плечами новоиспеченный великий писатель. – Все так пишут.

– Ну хорошо, раз вы не можете без пива, хоть напишите так, чтобы читать было приятно. – Муза взяла баночку с остатками пива и плеснула себе на грудь. Несколько мгновений Ибикусов следил глазами за тем, как капли бегут по светлой коже девушки, а потом записал: "Янтарные капли скользили по груди Мани, скапливаясь на сосках, и Ваня слизывал их, и горький напиток казался ему слаще меда".

Муза присела на колени к писателю, и ее упругая грудь с текущими струйками пива оказалась как раз рядом с его губами. Ибикусов целовал грудь Музы, а та ласково гладила его жесткие волосы. Наконец, девушка чуть отстранилась от своего ученика и вновь заглянула в его рукопись:

– Ну, что ты там еще написал? "Ваня разделся донага и ждал прихода Мани. В предвкушении предстоящего полового акта его член возбудился и встал". Да-а... Послушай, Ибикусов, я сейчас ненадолго выйду, а ты постели постель и разденься.

– Зачем? – испуганно спросил Ибикусов. Муза улыбнулась:

– Узнаешь, милый.

Муза выпорхнула из комнаты, а Ибикусов, сделав все, как она ему велела, присел на постель. Потом резко вскочил, подбежал к столу и записал: "Ваня ждал прихода Мани. Минуты тянулись, как столетия. Его тело погрузилось в невыразимую истому ожидания. И вот..."

И вот в комнату вернулась Муза. Как прежде, она была обнажена выше пояса, а белая юбка опускалась до пят.

– Ты готов, дорогой? – почти пропела девушка.

– К чему?

– К творчеству, милый, к творчеству. Мы с тобой должны создать настоящий гимн торжествующей любви. Вот что это: "Маня дергалась, будто ее включили в электросеть"?

– A как?

Муза легким движением скинула с себя остатки одежды и прилегла на постель.

– Присядь со мною рядом, – попросила девушка. Ибикусов сел на краешек постели. – Поцелуй меня. – Ибикусов нагнулся, и их уста слились в бесконечном поцелуе. Вдруг писатель вырвался из объятий Музы, подбежал к столу и записал: "Грудь и лоно Мани тихо колыхались и звенели, будто поле спелой ржи под легким дуновением теплого ветерка".

Ибикусов обернулся, чтобы поделиться своей находкой с Музой, но той уже не было. Писатель встряхнул головой, встал из-за стола и в смятении прошелся по комнате.

"Что это было – сон или явь? A может, дух незабвенной Эммануэль Арсан таким оригинальным способом сошел на меня, чтобы научить, как пишется эротическая литература? По крайней мере, теперь-то я знаю, как это делается".

Ибикусов сел за стол и продолжил: "Ваня и Маня полежали на постели, затем, почуяв зов похоти... нет, лучше зов плоти, попили еще пивка и...". Ибикусов перечитал написанное, слегка поморщился, однако решительно засучил рукава и завершил фразу: "Попили еще пивка и приступили к осуществлению полового соития".

Долетевшие с вершины холма крики разбудили Ибикусова. "Оргазм под пивко", – еще не совсем отойдя от сна, подумал репортер. Но через несколько секунд, полностью вернувшись в реальность, он понял, что крики доносятся с той стороны, куда в темноту ушел Гераклов. "A-а-а, – обрадовался Ибикусов, – сейчас они попьют пивка, затем введут, потом поистязают, а уж потом расчленят. Ах, как кричит, как кричит! Эти чарующие звуки ласкают слух. Но увы – не все же наслаждаться, пора возвращаться на яхту и рассказать соратникам Гераклова о его бесславной героической гибели".

Ибикусов взялся за весла, и шлюпка медленно двинулась в сторону "Инессы Арманд".

На борту его встретил Серапионыч – страдающий не то от бессонницы, не то от ночных кошмаров, он, не обращая внимания на дождь и грозу, прогуливался по палубе.

– Где вы были? – строго спросил Серапионыч Ибикусова. – Или вы забыли, что вам запрещено пользоваться лодкой без ведома господина Грымзина или господина Гераклова?

– Я плавал как раз вместе с Геракловым, – возразил Ибикусов.

– И где же он?

– На острове, в лапах пиратов. Ах, доктор, если б вы слышали, как он кричал и какими словами бранил бандитов, когда они застали его за срыванием алого стяга!

– Нет, все-таки понесла его нечистая! – с досадой сказал Серапионыч. – Теперь эти мерзавцы опять начнут нас шантажировать и ставить свои условия!

– Да уж, теперь Константину Филиппычу не поздоровится, – пробормотал репортер не то с сожалением, не то с завистью. – Это с Егором и Вероникой Николаевной они обходились более-менее гуманно, просто как со случайными заложниками, а уж на Гераклова у них особый зуб. И я не удивлюсь, если они захотят его распять прямо на самолете, а потом...

– Знаю-знаю, – поспешно перебил Серапионыч. – От этой разбойничьей шайки можно ожидать всего чего.

– Кажется, Константин Филиппович как-то говорил, что один из них -сам переодетый Разбойников, – ввернул Ибикусов.

– Ну, тогда ему хана, – махнул рукой доктор. – Хотя насчет Разбойникова я все же сомневаюсь. Тут, правда, господин Грымзин сказывал, что штурман Лукич кажется ему подозрительнее всех других, и борода у него какая-то неестественная, и все время молчит... Да, пожалуй, Лукич может оказаться и Разбойниковым. Ах, бедный, бедный Константин Филиппович...

Лукич и Степановна вели Гераклова к рыбацкому домику. Политик не сопротивлялся, но шел с гордо поднятой головой.

– Это вам даром не пройдет! – храбрился он. – Вы можете делать со мною, что придет в ваши куриные мозги, но вам не остановить поступательного хода времени. Это я говорю как бывший учитель истории. Колесо вспять не повернете! Черт, да потише вы, не видите, что там камни...