Макс Мах - Сумеречный клинок

— Я… В общем, в конце концов я смог вычислить, кто я такой…

— И чары растаяли. — Тина помнила объяснения Гилды: солнце сильнее тумана, а правда отменяет сон разума.

— Чары растаяли, — согласился Виктор. — Это случилось несколько дней назад, и, поразмыслив над хитросплетениями своей судьбы, я решил и далее оставаться ди Креем.

— Но тебе помешали, — догадалась Тина.

— Меня узнали.

— Вот как, и кто же тот ты, что это стоит обсуждения посередине ночи?

— Имперский граф Гвидо ди Рёйтер.

«Обалдеть! — подумала она ошеломленно. — Но этого не может быть!»

— Ну, здравствуй, «папочка»! — выдавила из себя Тина, не зная, плакать ей или смеяться.

«От судьбы не уйдешь… как и от ди Рёйтера…»

— Да, смешно, — согласился Виктор. — Но дело в том, что о наших отношениях узнал герцог Гаррах…

— И заподозрил, что это неспроста? — поняла Тина.

— Видишь ли, у меня имеется определенного рода репутация…

— Не продолжай! — остановила его Тина. — Но имей в виду, это возьмет время, пока я запомню, что ты Гвидо, а не Виктор.

— Мое полное имя Гвидо Натаниэль Виктор Мария и еще двадцать три преномена,[33] если быть исключительно дотошным.

— Ты уж прости, Виктор, — улыбнулась в ответ Тина, — но в порыве страсти я вряд ли буду перебирать их все!

— А я и не прошу, — ответил он улыбкой на улыбку, — мне достаточно одного!

ГЛАВА 13

Предложение, от которого невозможно отказаться

В дверь постучали. Вежливо, но настойчиво, с намеком.

«Что ж, маршал, надеюсь, у вас имеются веские основания».

Вставать не хотелось. Вернее, не хотелось размыкать объятий, но…

«Человек предполагает, а Господь Всемогущий располагает, не так ли?»

— Иди! — улыбнулась Тина, выскальзывая из его объятий. — Судя по шуму, у нас снова переменились обстоятельства.

— Похоже на то. — Он встал с кровати и стал быстро одеваться, выхватывая свои вещи из путаницы поспешно сброшенной ночью одежды и тем облегчая поиски Тины, когда та пойдет по его следам.

— Уже иду! — крикнул он Ремту, по-прежнему околачивавшемуся по ту сторону двери.

— Не спеши! — остановила его Тина. — Момент для побега мы упустили, а сражение без нас не начнется.

Она подобрала с кровати белую виссоновую ленту и начала пеленать грудь. Тина делала это удивительно ловко, движения ее были плавными и вызывающе чувственными, грудь — великолепна, улыбка — чарующа. И вся она — высокая и стройная, словно бы устремленная ввысь — производила настолько сильное впечатление, что у Виктора перехватило дыхание.

«Дьявол! Эта женщина играет со мной в такие игры, каких просто не может знать! Она же еще, по сути, девочка… И мастер ядов, — напомнил он себе. — Она мастер ядов, и как же это сочетается с сиротской юностью, проведенной в приюте дев-компаньонок?»

— Да, — кивнул он, отвечая на ее последнюю реплику. — Судя по всему, гостиница окружена, но приготовлений к штурму пока не слышно. Нас ждут.

— Почему ты такой умный? — Батистовая сорочка, невиданные в большинстве областей империи панталоны, похожие отчасти на обрезанные едва ли не по пах штаны, сшитые, впрочем, не без изящества из тонкой и мягкой ткани…

— А ты? — спросил он, застегивая пояс.

— Я? — Натягивание узких штанов из тонкого шевра само по себе являлось зрелищем завораживающим — почти как хрустальный шар, — но Тина еще и улыбалась к тому же.

— Мастер… — Он не произнес этого слова, но проартикулировал его достаточно четко, чтобы она увидела и разобрала.

— Ты прав, об этом я как-то забыла… — Сапоги, сначала один, потом другой. — Быть простой девушкой куда легче…

— А принцессой?

— Трудно сказать. — Жилет, камзол. — Но на этот счет у меня имеются серьезные сомнения. И развеять их никто пока не смог. Можешь открывать!

— Так тому и быть! — И с этими словами он распахнул дверь.

В коридоре и в самом деле их ждал старина Ремт.

— Все пропало! — воскликнул маршал, едва дверь отворилась, и сделал «страшные» глаза. — Они везде!

— Доброе утро! — приветствовал его Виктор. — Насколько плохо обстоят наши дела?

— Честно сказать, не знаю. — Ремт сбросил маску простака и взглянул на Виктора «тем самым взглядом», от которого поеживались в свое время и не робкого десятка люди. — Дом окружен войсками, и, что характерно, я разобрал цвета всех трех претендентов.

— Войсками? — спросила Тина, появляясь из-за спины Виктора.

— Ну, я бы сказал, что их многовато для утренней прогулки по городу. Но есть и хорошие новости — убивать нас пока вроде не собираются…

С утра шел мелкий дождь. Ничего серьезного, но настроение не поднимает. Сыро и пасмурно, и хочется напиться, хотя такого он себе никогда не позволял. Вся жизнь Сандера Керста была подчинена одной цели: он должен был, просто обязан — обречен памятью и кровью — вернуться туда, откуда изгнали его превратности судьбы. И вот этот день настал — так близко к удаче он еще никогда не приближался, — но отчего же тогда ему так тоскливо?

— Есть мысли? — Ада задала этот вопрос уже в третий раз. Разными словами, но дела это не меняет.

«Похоже, она нервничает… Впрочем, я тоже!»

Вчера Сандер был в полушаге от успеха, но Евгений, подразнив его графской — с перлами[34] и гранатами — короной, грамоту так и не отдал. Документы остались у герцога, а в душе Керста поселилось сомнение: стоил ли приз таких усилий?

«В конце концов, я доктор права, — сказал он себе, возвращаясь в гостиницу. — И… благородный человек. Но что осталось от моего благородства?»

«И что, черт возьми, означает эта осада?» — спрашивал он себя сейчас.

Солдаты появились где-то около восьми. Во всяком случае, Керсту казалось, что, будь на небе солнце, его тень наверняка указала бы куда-нибудь между восьмой и девятой рисками. Он как раз собрался в очередной раз посетить своего двоюродного брата, как вдруг со всех сторон к гостинице хлынули потоки солдат. В этот драматический момент — а по-другому и не скажешь — они втроем, то есть Сандер, Ада и мастер Сюртук, сидели в гостиной. Они ели дрянную кашу с топленым салом, пили кислое вино, настолько разбавленное водой, что и выпивкой-то не считалось, и обменивались ленивыми репликами. Говорить было не о чем, вернее, та единственная тема, которая, как думал Керст, волнует всех троих, находилась под запретом. Но не думать о Тине и Викторе Сандер не мог. Остальные, вероятно, тоже.