Макс Мах - Сумеречный клинок

— Доброй ночи, дамы и господа! — Разумеется, ее возвращения ожидали, и, по-видимому, не без тревоги. Все четверо сидели в пустой и темной гостиной, словно заговорщики в ночь перед мятежом. Горела одинокая свеча, курился ароматный дымок над трубкой Виктора, пахло яблочной водкой и тревогой.

— Где тебя черти носили?! — вскинулась Ада, когда сразу вслед за ясно слышимым в тишине ночи скрипом двери Тина переступила порог комнаты.

— Извините, Адель, — встал из-за стола ди Крей, — но ваши чувства могут и обождать. Как видите, Тина жива и невредима, и мне требуется срочно переговорить с ней с глазу на глаз.

— Любоф! — драматически вздохнул Ремт и закатил глаза. — Оставьте их, Ада, и, знаете что, берите-ка свои вещи и перебирайтесь ко мне, я имею в виду кровать Виктора, — осклабился рыжий пройдоха. — Лады?

— Я… — Ада откровенно опешила от такой наглости, и, кажется, это случилось впервые на памяти Тины. — Я…

— Вы позже скажете мне все, что пожелаете и сочтете уместным, — поклонился ей ди Крей. — А сейчас позвольте нам уединиться!

— Да хоть здесь любитесь! — Ада махнула рукой и обернулась к Ремту. — Показывайте дорогу, мастер Сюртук, я следую за вами!

— Ну что ж… — Керст тоже встал и, вежливо кивнув на прощание, направился к лестнице наверх.

— Я вижу, вы соскучились, сударь! — Тине вдруг стало не до смеха, но она умела держать лицо.

— Не скрою, это — правда. — Лицо ди Крея оставалось непроницаемым: ни улыбки, ни намека на слабость, одна лишь холодная сосредоточенность.

«Однако!»

— Что-то случилось? — спросила Тина вслух.

— Да. — Виктор чуть обернулся к столу и сделал приглашающий жест. — И нам следует срочно переговорить. Прошу вас, сударыня!

— Вы очень любезны, сударь! — Она прошла к столу и, заняв место Ады, потянулась за кувшином. — Присоединитесь?

— Присоединюсь. — Виктор сел напротив нее и без возражений позволил наполнить свой стаканчик. — Вы готовы слушать?

— Я вся внимание.

— Что ж, тогда позвольте начать с краткого объяснения не совсем приятных обстоятельств, вернее сказать, определенно неприятных, во всяком случае, для меня.

— Извольте! — Тина поднесла стаканчик к губам и выпила его медленными короткими глотками. Это было мучительно неприятно, но она знала — ни один мускул не дрогнул на ее лице. Что бы ни открылось ей теперь, она не станет показывать ди Крею своих истинных чувств. Особенно теперь. Сейчас. Здесь.

— Я был неискренен с вами вчера вечером и, возможно, не открылся бы и теперь, но обстоятельства переменились, и я не могу и далее продолжать скрывать от вас, кто я такой на самом деле.

— Звучит драматично. — Тина улыбнулась и налила себе еще. — В нашей компании и вообще, кого ни возьми, а он не он, и звать его не так.

— Так оно и есть, — кивнул ди Крей. — Я имею в виду, что суть предыстории сводится к банальной мелодраме.

— Даже так? — прищурилась Тина, не ожидавшая от ди Крея такой велеречивости.

— Именно, — кивнул Виктор. — Видите ли, сударыня, несколько лет назад я был влюблен в одну женщину. Впал в любовь, как говорят южане.

— Не думаю, что у меня есть право вас осуждать. — Ее даже в жар бросило от его признания.

«Он что, в любви вздумал объясняться?!»

— Не торопитесь! — поднял руку Виктор. — Все намного хуже, чем вы думаете!

— Вы любите ее и сейчас…

— Нет, — покачал он головой. — Не люблю и, честно говоря, не понимаю теперь, хоть убейте, как мог любить ее прежде.

— Так в чем же дело? — Она выпила и второй стаканчик.

Воздух задрожал и наполнился золотым сиянием, прогнавшим тьму. Пахнуло жаром.

— Она играла мной, и я поддался ее игре, хотя должен был понять, что жестоко ошибаюсь.

— Мы все ошибаемся порой…

— В конце концов отчаяние взяло верх. — Ди Крей вздохнул, впервые позволив себе обнаружить обуревающие его чувства, и покачал головой. — Мне очень стыдно, Тина, но мое безумие было настолько велико, что я совершил самоубийство.

— Постойте! — Теперь пришла ее очередь. — Что вы такое несете, сударь? Вчера ночью вы были вполне себе живой и более чем здоровый!

— Так и есть. — Ди Крей смотрел ей прямо в глаза. — Я не умертвие, Тина, если вы это имеете в виду. Я распрощался с жизнью весьма хитроумным, но недальновидным способом. Видите ли, Тина, я алхимик и чернокнижник, так называют в империи тех, кто изучал «Старое разумение»…

— Ты умеешь смешивать яды? — осторожно спросила Тина, которой начало казаться, что ничто в ее жизни не происходит по воле случая.

— Вот как… Немногие знают об этом искусстве… Впрочем, неважно! Да, Тина, я владею искусством соединения потребных веществ.

— Продолжай! — Она едва сдержала себя, чтобы не задать вопрос.

— Мы перешли на «ты»?

— После того как я тебе отдалась?

— Пожалуй, я не стал бы использовать это слово. Оно тебе не подходит.

— Продолжай! — потребовала она, чувствуя, как растворяется в золотом сиянии.

— Что ж… — пожал плечами ди Крей и наконец выпил свою водку. — Я сумничал, — сказал он через мгновение, отставляя стакан. — Вместо честной смерти я выбрал сомнительный путь забвения.

— Ты знаешь рецепт «Стирающего следы»? — Восхищение оказалось сильнее тревоги, ведь Гилда говорила, что никто теперь не знает семерицы.

— Знаю… Я… Какой у тебя ранг, Тина?

— Я мастер ядов. — Странно, но она знала — ему она может об этом рассказать.

— Что ж, — кивнул он. — Не знаю, как это возможно, но я верю, что так оно и есть. Подозревал… Чувствовал… Неважно! Ты поняла, что я сделал? Я стер себя, заснув по ту сторону рассвета. Как я теперь понимаю, проспал я не так чтобы долго. Два года с небольшим… Но затем что-то случилось, не знаю только что, и я проснулся в Але, ночью, перед рассветом, в тот день, когда в поисках проводника ко мне пришел Сандер Керст.

— И ты еще спрашиваешь, что произошло?! — подняла бровь Тина.

«В моей судьбе и впрямь нет места для случайности!»

— Ты имеешь в виду себя?

— Ты очень проницательный человек, Виктор ди Крей!

— Что ж, тебе пророчила птица удачи!

— Ты знаешь, сколько раз ты повторил это свое «что ж»?

— Тина, ты не дослушала!

— Что ж… — усмехнулась она в ответ. — Продолжай!

— Я… В общем, в конце концов я смог вычислить, кто я такой…

— И чары растаяли. — Тина помнила объяснения Гилды: солнце сильнее тумана, а правда отменяет сон разума.

— Чары растаяли, — согласился Виктор. — Это случилось несколько дней назад, и, поразмыслив над хитросплетениями своей судьбы, я решил и далее оставаться ди Креем.